с черепами и скрещенными костями. Мадлен пожала плечами. Йордана, кажется, ничего не замечала. Она вела ее вниз по аллеям, поворачивая то направо, то налево, пока они не остановились возле маленького кафе, где, по ее словам, все еще можно было найти лучший кофе по-турецки во всем Белграде. Хозяин, похоже, знал Иордану, некоторые люди подходили к их столику, чтобы поздороваться, спросить о ее делах. Иордана приветливо ответила:
— Ужасно! — И прикурила сигарету. Как заметила Мадлен, в Белграде курили все. Воздух внутри маленького кафе был пропитан резким запахом местного дешевого табака.
— Мне повезло, — сказала Йордана, прихлебывая кофе и указывая пальцем на полную пачку сигарет, лежащую перед ней на столике. — Я могу купить привозные сигареты.
— Повезло? — усмехнулась Мадлен.
— Ты не куришь? — Мадлен помотала головой. — Ничего, закуришь месяца через три. Вот увидишь.
К концу первой недели она поняла, что не дотянет даже до окончания трех недель, уж не говоря о трех месяцах, как ей предсказывала Йордана. Мадлен никогда не курила, но после недели пятнадцатичасового ежедневного труда, после чтения сообщений, которыми был завален весь ее стол, она в первый раз осознала, чего именно потребует от нее такая работа. Тогда она и потянулась к пачке «Лаки Страйк». Она прикурила, закашлялась, впервые втянув в себя дым, но благодаря этому перерыву она теперь была уверена, что сможет дочитать до конца заявление, которое ей только что подсунули на стол. Насилие — оружие войны.
Она выкурила три сигареты подряд, пока читала исповедь девятнадцатилетней мусульманки из Посавины на севере Боснии. Йордана была права. Страна действительно погружалась в хаос. В первый раз за много месяцев Мадлен почувствовала, как в ней поднимается гнев. Ислингтон, Амбер, Бекки, ее работа в клинике, даже Аласдэр в Египте отошли куда-то на второй план, пока она прочитывала одну бумагу за другой. Ее работа, насколько она сама понимала, заключалась в том, чтобы готовить работников медицинских,
спасательных и гуманитарных миссий к тому, как им обращаться с жертвами насилия, о которых было написано во всех этих бумагах. Вскоре в Белград должна была прибыть команда итальянских психологов и докторов, и их миссия была частью программы, связанной с инициативой университета Флоренции по улучшению оказания медицинских услуг в области душевного здоровья и психосоциальных травм. Неуверенность в себе, неверие в свои силы, которые терзали ее последние три месяца, совершенно испарились. Мадлен проводила дни и ночи напролет, спокойно занимаясь составлением графика своего собственного тренинга, планированием того, что ей следует сделать, выкуривая по пачке в день «Мальборо лайт», которые Йордана предусмотрительно доставляла ей прямо на работу. И постепенно программа стала приобретать четкие очертания, ей тоже стало понятно, чего от нее ждут в новой роли и как ей надо будет действовать.
Спустя месяц после приезда Мадлен изменилась, она стала другой: похудела, остригла волосы, ходила в джинсах, с непременной сигаретой в руках. Теперь никто из знакомых не смог бы ее узнать.
Да, Харриган был совершенно прав. Спасая других, она спасет себя.
70
Прошло почти шесть недель с тех пор, как Танде поднялся с ее кровати и отправился на утреннюю встречу с Максом. Амбер проснулась в то утро и стала смотреть, как он одевается, чувствуя, что в горле у нее застрял комок, а сердце учащенно бьется. Что теперь будет с ними? Его ответ прошлой ночью ничего ей не обещал. Она не знала, то ли ей надеяться, то ли умирать от отчаяния. Они только что вступили в самую деликатную стадию отношений: надавишь слишком сильно — и потеряешь его. Но это не парень, живущий по соседству. Между ними шесть тысяч миль и два континента. Если она не нажмет сейчас, то когда еще?
— Это прощание… Навсегда? — спросила она, лежа в кровати и глядя на то, как он завязывает галстук. Он остановился и обернулся.
— Прощание?
— Да, ты же понимаешь… — Амбер старалась, чтобы ее голос звучал
беззаботно и небрежно, но не смотрела на него. Танде приблизился к кровати и уселся на краешек, взяв ее руку.
— Мы, конечно, что-то сделаем со всем этим. Разве я не говорил тебе этого прошлой ночью?
— Нет, все, что ты сказал…
— Иншалла.
— Да, а это значит…?
— Если бог пожелает. А он пожелает.
— Как ты можешь быть так уверен?
Танде провел пальцем по кольцу на указательном пальце Амбер. Надежда.
— Вот! — Потом внезапно наклонился и поцеловал ее. — И вот еще. — Затем также внезапно поднялся. — Я перезвоню тебе.
Он так и сделал. Он просил ее не говорить пока Максу, потому что подозревал, что тот воспримет эту новость не очень хорошо. Амбер казалось, что он преувеличивает, Макс очень любил его, очень, подчеркивала она, но Танде был непреклонен. С другой стороны, с точки зрения политической ситуации любые новости вокруг проекта в тот момент, когда он еще только готовится стартовать, были нежелательны, и это она прекрасно понимала. Именно сейчас, когда предприятие Киерана совершило такой блестящий старт, все, что касалось Макса Сэлла и его отпрысков, могло моментально попасть в газеты. Так она и сказала Бекки, взяв с нее страшную клятву, и та сразу же обрадовалась за подругу.
Танде действительно позвонил и продолжал звонить Амбер. Это случалось не каждый день, не каждую неделю, но он избавил ее от тоскливого сидения перед телефоном в ожидании звонка, чего она так боялась. Если он говорил, что позвонит во вторник, он так и делал.
Танде тридцать четыре года, он на шесть лет старше нее, хотя ей казалось, что он принадлежит к другому поколению. Он был точен, никогда не опускался до пустой болтовни, и казалось, у него совсем не было времени, чтобы тратить его впустую. Он был так же сильно занят, как и Макс, в его жизни не было двух одинаковых недель подряд, даже двух похожих дней. Она не особенно задумывалась о его положении в правительстве, но быстро поняла, что границы, за которыми заканчивалась его деятельность, лишь слегка намечены,
