— Ну, Мадлен, зачем ты так? Конечно, твой образ жизни изменится. Ты ведь так ждала этого ребенка, ведь правда?
— Да, пожалуй. Поначалу так и было. А теперь я почти боюсь. Боюсь, что на этом я и закончусь.
Амбер сохраняла молчание. Она не знала, что сказать. Мадлен сильно изменилась. Теперь она носила роскошную одежду, ее волосы отросли и были аккуратно уложены. Отпуск она проводила на юге Франции. Купила родителям небольшую квартирку в Будапеште и навещала их каждое лето. Похоже, она наконец нашла тихую гавань. И в то же время она подрастеряла ту живость, тот задор, которые обуславливали саму структуру ее личности. Все это скрылось под покровом мирной и спокойной жизни, которая была ей так чужда.
— А как на работе? — Мадлен сейчас была главным врачом в штаб-квартире MOM (Международная организация по миграции) в Женеве. В преддверии декретного отпуска она занималась исследовательской деятельностью по вопросу миграции в отделе социальной психологии. Они с Амбер успели вдоволь насмеяться по поводу того, как это громко звучит, во время одного из телефонных разговоров. Она могла выполнять свои обязанности с закрытыми глазами, но вот бюрократический аспект давался ей тяжело. Она всегда была полевым работником и не боялась измазать руки в грязи — в буквальном смысле. Однажды вечером она с жаром высказала Джеймсу, что училась на хирурга, а сейчас ей приходиться сидеть за столом, день ото дня набирая вес, и составлять учебные пособия и отчеты, которые, как она была уверена, никто никогда в жизни не прочитает. И на это она променяла свою работу в Нью-Йорке? Для них это была больная тема. Получение должности в Юридическом консульстве ООН в Женеве стало важным этапом в карьере Джеймса. После месяца, проведенного в спорах по этому вопросу, Мадлен согласилась поступиться собственной карьерой. Согласилась последовать за ним в Женеву и даже создать семью, которая, похоже, была ему очень необходима. А потом, через пару лет, она, возможно, займется чем-нибудь более интересным
. В MOM ее приняли с распростертыми объятиями. Ее бывший начальник в Белграде был очень доволен. Тот факт, что она посвятит себя куда более скучной деятельности, оставался за скобками. Но только не для Мадлен. Она вздохнула и посмотрела на Амбер.
— В любом случае, от меня мало что зависит. Ребенок родится через шесть недель. До тех пор бессмысленно строить какие-либо планы. — Амбер закусила губу. Сама того не ведая, Мадлен рассказала гораздо больше, чем хотела бы. — Ну а потом… Там видно будет. Сейчас рано загадывать.
— Все образуется, Мэдс, — Амбер ободряюще пожала ее руку. — Ты справишься, я знаю.
— Надеюсь, что так.
— Вот увидишь.
101
— Ой, я не думала тебя здесь застать, — удивленно выпалила Бекки. Танде чуть приподнялся из кресла. Он читал, наслаждаясь редкими мгновениями отдыха. Для этого он выбрал кабинет, обстановку которого они с Амбер продумывали до мелочей. К сожалению, он с момента постройки дома провел здесь не больше часа. — Нет-нет, сиди. Я пойду. Я просто шаталась без дела. Так что я просто… исчезну.
— Как ты, Бекки? — тихо поинтересовался Танде. Бекки застыла в нерешительности.
— Нормально, в общем.
— Рад слышать, — сказал он безо всякой неловкости и жестом указал на соседнее кресло. — Присаживайся, — предложил он с привычной легкой улыбкой. — За последние несколько недель я тебя почти не видел. С тобой хорошо обращаются?
— Да, да… Просто превосходно.
— Дети тебя не достают?
— Нет, все в порядке. Правда. Мне уже намного лучше. — Она с опаской опустилась в кресло. Она так и не научилась бороться со страхом, который внушал ей Танде. При всей своей доброте он все равно казался ей пришельцем из другого измерения. Даже не верилось, что это муж ее лучшей подруги. В нем было что-то отеческое, что-то напоминавшее о Максе. Та же внутренняя сила и основательность.
— Что собираешься делать?
— Что собираюсь делать? Даже не знаю… Наверное, впору задуматься о возвращении домой.
— Домой?
— Ну
да… в Хараре. Надо решать вопросы с галереей и…
— Поезжай домой, Бекки. — Его голос оставался спокойным. В ее взгляде читалось непонимание. — Туда, где твой настоящий дом.
— Мой дом здесь. — Ее голос задрожал.
— Нет. Африка не для тебя.
— Как ты можешь такое говорить? — воскликнула Бекки, вскакивая на ноги. — Мне здесь хорошо, правда. Мне здесь нравится. Даже после того… что случилось.
— Это не твой дом. Лучше бы тебе вернуться к родителям. Туда, где тебя ждут. Я говорю это не потому, что хочу тебя обидеть, и не от желания умалить твои достижения. Амбер считает, что галерея пользовалась большим успехом. Но сейчас тебе здесь не место.
— Кто дал тебе право меня судить? — Бекки начала злиться. — Кто дал тебе право… — Но договорить ей помешали навернувшиеся на глаза слезы.
— Амбер никогда тебе этого не скажет, потому что не хочет причинять тебе боль. Я плохо тебя знаю, Бекки. Я говорю лишь то, что вижу. А вижу я то, что тебе здесь не место. — Он тоже поднялся. Она уже плакала, не таясь. Вздохнув, он обнял ее за подрагивающие плечи. Поддавшись порыву, она прижалась к нему, уткнувшись лицом в белую накрахмаленную рубашку. Он прав. Конечно же, он прав. Бекки рыдала так сильно, что на его рубашке появились мокрые пятна. Он не обратил на это внимания. Она плакала о том, что потеряла. О том, что ей еще предстояло потерять.
Часть 8
102
Мюнхен, Германия, 2002
По залу суда прокатился вздох. Паола сидела на скамье подсудимых, ее лицо было смертельно бледным. Она обессилела. Теперь ей уже никогда не оправиться от удара, который только что нанес ей Отто. Она посмотрела на свои руки: ничто не заставило бы ее поднять глаза и, скользнув взглядом по лицу изображавшего сочувствие судьи, взглянуть туда, где Отто сидел в окружении своих адвокатов, которые — в этом она была уверена — поздравляли друг друга с удачным исходом дела. Она изумленно разглядывала крупный бриллиант, одиноко поблескивавший на ее пальце. Вот все, что
