Категории

Читалка - Дорога к дому


удалились. Хозяин проводил Паолу внутрь огромного дома, стоявшего на вершине холма, откуда открывался прекрасный вид на серебристую гладь озера и горы позади. В доме был ресторанчик и развлекательный центр, объяснил он и направился к бару. Комната, в которой они сейчас находились — если это вообще можно было назвать комнатой; скорее набор ограниченных пространств, — была выполнена в любопытном немецком декоре. С потолка свисали канделябры в виде бра, на стенах разместились орнаменты в стиле Тюдоровской эпохи, которые ассоциировались у нее с горнолыжным курортом в Баварии… пол из декоративного камня; диваны, обитые шикарной кожей, и столы из кованого железа рядом с задним двориком. Словом, казалось, что они находились в отеле Гштаада или Китцбюэля, только в Средней Африке. Единственным отличием был обслуживающий персонал — темнокожие мужчины и женщины в черной униформе, отличавшиеся лишь вычурными накрахмаленными передниками у женщин и белыми кепками у мужчин, надетыми кое-как. Паола недоумевала, зачем их здесь столько и почему они все в форме — гостевой дом еще не был закончен, и, естественно, гостей в нем еще не было… Она пожала плечами. В другом конце комнаты открылась дверь, и к ним вышла высокая худая томная женщина. Отто посмотрел на нее и улыбнулся.

— А… госпожа Майслер, Грета… познакомьтесь с Паолой Росси. Одной из самых очаровательных молодых леди. Паола погостит у нас пару недель. Так мало, дорогая, — он снова повернулся к ней, уныло разведя руками. Паола собрала волосы и перекинула их на плечо.

— Что ж, может быть, я еще вернусь, кто знает, — произнесла она игриво, с удовольствием наблюдая за паническим выражением лица госпожи Майслер. Мм. Немного соперничества не помешает. Она-то уж точно в нем победит.


Неделю спустя она уже не была так уверена в победе. Странно, но Отто не требовал от нее совершенно ничего, кроме как быть его милой и очаровательной собеседницей за ужином. Большую часть времени он проводил, обходя свои необъятные владения,

то и дело покрикивая на рабочих и обсуждая с немецкими специалистами сроки окончания работ.

Паола прикинула, что открытие роскошного дома рассчитано к началу местных политических переговоров — фон Кипенхоер любезно предоставляет свой дом для предстоящих мирных переговоров с соседней страной, Анголой. О чем именно пойдет речь на переговорах, она понятия не имела. Все, что ее сейчас волновало, жаловалась она Франческе по телефону, так это то, что ей казалось, она ему совсем не нравится.

Франческа, выслушав Паолу, призадумалась. Что ж, этот низкорослый лысоватый немец оказался хитрее, чем она думала. Какой умный! Он пригласил Паолу не просто ухаживать за ней. Он, должно быть, понимал, что, если будет вести себя сдержанно, Паола станет проявлять к нему интерес. Он уже все рассчитал. Ведь Паола так просто не сдастся.

Франческа терпеливо выслушивала все жалобы дочери: он никогда не делал ей комплиментов о том, как прекрасно она выглядит, какая она остроумная… кроме, конечно, того времени, когда они ужинали, но тогда это происходило при этом костлявом драконе, госпоже Майслер. Вообще, высказалась Паола в слезах, не пригласили ли ее сюда, чтобы позлить госпожу Майслер. Может быть, именно ей уготовано звание госпожи фон Кипенхоер, и так он хотел… Как бы там ни было, она просто не понимала, что происходит, но то, как он с ней поступает, как игнорирует, просто некрасиво. Это вообще безобразное поведение. Франческа взволнованно слушала… Она бы никогда не подумала, что Отто на такое способен, а Паола пока бешено рвалась к цели. Франческа успокаивала ее всячески и просила ее не волноваться. Она была уверена в том, что дочь, бесспорно, нравилась Отто.

Она положила трубку, зажгла сигарету, размышляя и надеясь, что ее маленький план не обернется плачевными последствиями для Паолы.

78

Мадлен подняла свой бокал. Рядом с ней за столом сидели Дуг, Мурад, Алия… люди, которые стали ей родными. Она уезжала. Ее переводили в Нью-Йорк. Там она начнет работать

на новом месте после всей той жуткой жизни, тяжелого труда, жестокой борьбы порой за саму жизнь, которая — в этом месте, и в это время — была, как кто-то из журналистов верно подметил, «сродни жизни во время тридцатилетней войны, когда не знали, откуда ждать нападения. И когда твой лютый враг мог внезапно стать самым близким другом, если он в то же время — враг твоего самого заклятого врага».

Эта жизнь походила на игру бесконечных зеркал, где истина неотличима от лжи. Как раз в то время, когда Мадлен получила документы и условия своего нового контракта, борьба в Боснии и Герцеговине перешла в новый этап своего странного запутанного противостояния. Мусульмане и хорваты, которые до недавнего времени боролись на одной стороне против сербов, вдруг обратились друг против друга. Теперь оставалось ожидать только худшего. Ночью, когда грохот артиллерии стих, Мадлен лежала рядом с Дугом и рассуждала вслух, правильно ли она поступает.

— Конечно, правильно. То, чем ты занимаешься, важно. Я имею в виду то, с чем ты сталкиваешься каждый день… все доктора могут сделать то же самое. Но последние события… учитывая участившиеся случаи насилия… это так просто не кончится, Мадлен, будут невероятные последствия с не одной искалеченной жизнью, а с тысячами. Ты должна ехать.

Мадлен молчала.

— А как же госпиталь? — вдруг спросила она. Все знали, что врачи, работавшие там, рассчитывали только на возможности Мадлен доставать лекарства и предметы первой необходимости у сил ООН.

— Они справятся. — Дуг зажег сигарету. — Твой отъезд не подлежит обсуждениям, Мадлен. Ты больше не можешь здесь находиться. Посмотри на себя.

Он был прав. Месяцы работы в таких условиях, которые не каждый сможет вынести, взяли свое. Она даже не была уже уверена, узнает ли ее кто-нибудь. Временами она сама себя не узнавала. Амбер должна будет встретить ее в Лондоне через неделю. Впервые за многие годы она волновалась о том, как выглядит.

Мадлен взяла у Дуга сигарету и глубоко вдохнула едкий дым