возможность услужить ему, мой долг постараться отдать этому все свои силы. Всевышний поможет мне его выполнить с радостным лицом. Я очень несчастна, но если перестану с приветливым видом выполнять то немногое, что досталось на мою долю, — потеряю все».
Комола тщательно обдумала свое положение, и в душе ее созрело определенное решение. «С завтрашнего дня в сердце моем не будет места горю, с лица уйдет печаль. Я не стану оплакивать свои несбывшиеся мечты и на всю жизнь буду только служанкой. И ничего больше я не хочу, не хочу, не хочу!»
Комола легла, но долго ворочалась с боку на бок, не в силах уснуть. Ночью она не раз просыпалась, шепча:
— Я больше ничего не хочу, не хочу!..
Проснувшись на рассвете, девушка вновь собрала всю решимость и, сжав руки, еще раз повторила:
— До самой смерти я буду тебе служанкой. И ничего больше не хочу, не хочу!..
Комола быстро умылась, оделась и прошла в кабинет Нолинакхи. Краем своего сари стерла там пыль с вещей, расстелила цыновки, а затем побежала к Гангу купаться. Хемонкори, внявшая, наконец, неотступным просьбам Нолинакхи, прекратила свои омовения перед восходом солнца, и теперь ранним холодным утром к реке провожал Комолу Умеш.
После купанья Комола пришла к Хемонкори и с сияющим лицом поздоровалась с ней. Старая женщина только сейчас собиралась идти к Гангу.
— Зачем ты так рано бегала на реку? — сказала она. — Могла бы подождать меня и идти вместе.
— Сегодня много работы, мать, — оправдывалась Комола. — Мне еще нужно приготовить принесенные вчера овощи и послать Умеша кое-что докупить на рынке.
— Ты прекрасно все обдумала, дорогая. К приходу тестя все будет готово.
В это время в комнату вошел Нолинакха. Набросив покрывало на свои еще влажные волосы, Комола тотчас удалилась.
— Ма, ты, кажется, собралась купаться? — сказал он. — Лучше бы повременить несколько дней.
— Забудь, что ты врач, Нолин. Люди не становятся бессмертными, отказываясь от купанья в Ганге, — возразила Хемонкори. — Ты, я полагаю,
намерен сейчас уйти? Возвратись нынче пораньше…
— Зачем, ма?
— Я и забыла вчера предупредить, что сегодня придет тебя благословить Оннода-бабу.
— Благословить? — изумился Нолинакха. — К чему такая торжественность? Ведь я вижу его каждый день.
— Я подарила вчера Хемнолини два браслета и благословила ее, — объяснила Хемонкори. — Почему бы и Онноде-бабу не поступить так же?. Одним словом, не задерживайся. Они будут к обеду.
На этом они расстались. Хемонкори пошла купаться, а Нолинакха, опустив голову, полный раздумий, зашагал в город.
Глава пятьдесят восьмая
Увидев Ромеша, Хемнолини спаслась бегством к себе в спальню, плотно прикрыла за собой дверь и опустилась на постель. Когда прошло первое смятение, ею овладел стыд.
«Почему не могла я просто, без смущения встретить Ромеша-бабу? Что заставило меня, помимо воли, вести себя так позорно? — спрашивала себя девушка. — Значит, мне нельзя доверять самой себе? Нет, я не могу позволить себе так колебаться!»
Хемнолини решительно встала и, открыв дверь комнаты, вышла.
«На этот раз я уже не сбегу! Я должна с собой справиться», — уговаривала она себя, направляясь в сад, чтобы еще раз встретиться с Ромешем.
Потом, что-то вдруг вспомнив, торопливо вернулась в спальню, вынула из шкатулки и надела подаренные матерью Нолинакхи браслеты. Вооруженная таким образом Хем с гордо поднятой головой снова вышла в сад.
— Куда ты, Хем? — увидев ее, спросил Оннода-бабу.
— А где же Ромеш-бабу и дада?
— Они уже ушли.
Узнав, что уже нет надобности испытывать собственное самообладание, девушка почувствовала облегчение.
— Сейчас… — заговорил Оннода-бабу.
— Да, да, отец… Я мигом буду готова, — перебила его дочь. — С купаньем не задержусь, посылай пока за экипажем.
Такой энтузиазм по поводу визита к Хемонкори был неожиданным и совсем несвойственным для Хемнолини. Однако прозвучавшее в ее голосе искусственное воодушевление не могло обмануть Онноду-бабу. Беспокойство за дочь овладело им с новой
силой.
Хемнолини поспешно выкупалась, оделась — и вышла к отцу.
— Экипаж не приехал? — спросила она.
— Еще нет.
В ожидании экипажа Хемнолини вышла в сад и принялась прогуливаться по аллеям. А Оннода-бабу уселся на веранде, все время нервно поглаживая рукой волосы.
В половине одиннадцатого оба они уже были в доме Нолинакхи. Сам доктор еще не вернулся, и Хемонкори пришлось одной развлекать гостей. Она расспрашивала Онноду-бабу о его здоровье и семейных делах, изредка во время беседы кидая взгляд в сторону Хемнолини. Почему лицо девушки не выражает никакой радости? При таком выпавшем на ее долю счастье оно должно бы сиять, словно румяная заря перед восходом солнца. Но взгляд Хемнолини был затуманен скорей печалью, чем радостью. Хемонкори это было неприятно и очень больно ранило ее душу.
«Всякая другая девушка чувствовала бы себя на верху блаженства, собираясь выйти замуж за Нолинакху. А эта возомнила себя чересчур образованной и, видимо, считает, что слишком для него хороша… Чем еще можно объяснить ее задумчивую рассеянность? — размышляла Хемонкори. — А всему виной я сама. Стала на старости лет нетерпелива, не захотела повременить с исполнением своего желания! Решила женить Нолина на девушке с уже сложившимся характером, не сделав попыток узнать ее хорошенько! Правда, у меня нет времени для обдумывания. Я должна как можно скорей устроить все свои земные дела и приготовиться к тому, что меня скоро отзовут из этого мира».
Эти мысли, непрестанно роившиеся в голове Хемонкори в продолжение беседы с Оннодой-бабу, мешали ей разговаривать.
— Мне кажется, не стоит спешить со свадьбой, — сказала она. — Наши дети достаточно взрослые, чтобы решить все самим. Не следует торопить их. Не знаю, как относится к этому Хем, но, что до Нолина, могу сказать: он с этой мыслью еще не вполне освоился.
Ее слова предназначались, главным образом, для Хемнолини. Ведь девушка не выразила особой радости по поводу предстоящей свадьбы, и Хемонкори не хотелось, чтобы Хем и ее
