ним целиком, — сказала Хемнолини и, отдав письмо, вышла из комнаты.
Закончив чтение, Нолинакха был не в состоянии вымолвить ни слова.
— Такие печальные совпадения случаются редко, — нарушил молчание Оннода-бабу. — Конечно, письмо это причинило вам боль. Но было бы нечестно с нашей стороны скрывать его от вас.
Нолинакха продолжал молчать. Немного погодя он поднялся и простился. Покидая дом Онноды-бабу, он заметил на северной веранде Хемнолини. Девушка стояла неподвижная, спокойная, а между тем в душе у нее такое горе! Трудно догадаться, о чем она думает. Нолинакхе хотелось спросить, не нуждается ли она в его помощи, но он не решился. Да и вряд ли могла она ответить на этот вопрос.
«Что в силах дать ей утешение? Порой между людьми встает непреодолимая, преграда. До чего же одинока человеческая душа!» — думал он.
Направляясь к своему экипажу, Нолинакха нарочно сделал крюк, чтобы пройти мимо веранды, где стояла Хемнолини. Он надеялся, что она его окликнет. Но когда он приблизился к веранде, девушки на ней уже не было.
«Нелегко понять чужое сердце. Человеческие отношения очень сложны», — печально вздохнул он, садясь в экипаж.
Почти сейчас же после его ухода появился Джогендро.
— Ты один, Джоген? — спросил Оннода-бабу.
— Интересно, кого еще ты ждешь? — в свою очередь задал вопрос сын.
— Как кого? А Ромеш?
— Для уважающего себя человека хватит и одного такого приема, какой ты ему оказал. После этого остается лишь броситься в Ганг у Бенареса и освободить душу от бренного тела! Больше я его не видел. Лишь нашел у себя на столе клочок бумаги со словами: «Уезжаю, твой Ромеш». Я никогда не понимал подобного рода поэзии. И поэтому скрываюсь отсюда. В моей работе старшего учителя все ясно, определенно, лишено и тени тумана.
— Но надо же что-нибудь решить насчет Хем, — попробовал вставить слово Оннода-бабу.
— Опять! — раздраженно перебил его Джогендро. — Вы отвергаете все, что бы я ни предлагал. Эта игра мне надоела. Прошу вас, не вовлекайте меня
в нее снова. Совершенно не выношу того, чего не понимаю, а Хем обладает удивительной способностью вдруг становиться окончательно непостижимой. Это сбивает меня с толку. Я уезжаю завтра, с утренним поездом. По дороге заверну в Банкипур.
Оннода-бабу молча провел рукой по волосам. Мир для него был полон неразрешимых загадок.
Глава шестидесятая
Перед отъездом из Бенареса Шойлоджа с отцом пришли навестить Комолу. Молодая женщина уединилась с ней в боковую комнату. Там они долго и оживленно о чем-то шептались. Чокроборти беседовал в это время с Хемонкори.
— Мой отпуск кончился, — сказал он. Завтра я уезжаю в Гаджипур. Если Харидаси вам надоест, вы…
— Опять вы за старое, господин Чокроборти! — прервала его Хемонкори. — Неужели вы и в самом деле так думаете? Или это лишь предлог отнять у меня вашу Девочку?
— Я не из тех, что отбирают назад подарки, — ответил дядя. — Но если это вам кажется неудобным…
— Что-то вы хитрите, — сказала Хемонкори. — Ведь сами прекрасно знаете, что нет ничего приятней, как иметь возле себя такую очаровательную девушку, как Харидаси. Но…
Чокроборти не дал ей закончить.
— Хорошо, хорошо, не будем больше об этом говорить! Я пустился на маленькую уловку, чтобы лишний раз услышать от вас похвалы моей Харидаси. Меня беспокоит другое. Не считает ли ее доктор Нолинакха злым духом, неожиданно вторгшимся к нему в дом? Моя девочка очень горда. И если Нолинакха-бабу хоть чуть-чуть даст ей почувствовать, что ее присутствие его раздражает, ей будет очень тяжело.
— О Хари!.. — воскликнула Хемонкори. — Чтобы мой Нолинакха был раздражен! Да он на это вовсе не способен!
— И очень хорошо. Но поймите меня! Я люблю Харидаси больше жизни, — продолжал дядя, — и, когда дело касается ее, не довольствуюсь малым. С меня далеко не достаточно, что она не будет ему мешать, а он не станет ее замечать. Я не перестану волноваться до тех пор, пока не уверюсь, что Нолинакха-бабу относится к Харидаси, как к близкому человеку. Она не домашняя
мебель, она — человек. И если их отношения ограничатся лишь его стараниями не замечать и не думать о ней…
— Господин Чокроборти, — перебила его Хемонкори. — Неужели вы думаете, что мой Нолин не способен отнестись к Харидаси, как к родственнице? Пока прямых доказательств у меня нет, но весьма вероятно, что он уже начал помышлять о том, как сделать ее жизнь со мной более приятной и счастливой. Не исключена возможность, что он даже успел кое-что для этого сделать.
— Теперь я спокоен, — заявил дядя. — Но прежде чем уйти, мне хотелось бы поговорить с самим Нолинакхой. В мире редко встречаются мужчины, могущие взять на себя заботу о счастье женщины. А Нолинакху небо доделило именно требуемыми для этого качествами. Я постарался бы ему внушить, чтобы он не сторонился Харидаси из ложного чувства каких-то опасений, а смотрел за ней и заботился о девушке, как о родном человеке.
Доверие, оказанное Чокроборти ее сыну, пришлось Хемонкори по сердцу.
— Из страха вызвать ваше недовольство, я держала Харидаси подальше от Нолинакхи. Но я знаю своего сына, можете в нем не сомневаться.
— Буду говорить с вами откровенно, — сказал Чокроборти. — Есть слух, что Нолинакха-бабу скоро женится. Говорят, невеста не так уж молода и училась больше, чем у нас принято. Вот я и думаю, как бы Харидаси…
— Понимаю! — перебила его Хемонкори. — Но можете не беспокоиться, свадьбы не будет.
— Неужели помолвка расстроилась?
— Там и расстраивать-то было нечего. Ведь Нолин никогда не хотел этого брака, это я настаивала. Но насильно человека счастливым не сделаешь. Всевышний знает, что я, судя по всему, так и умру, не увидев ею женатым.
— Нет, нет, не говорите этого! — воскликнул Чокроборти. — А мы-то на что? Я сам не откажусь от угощений и подарков, причитающихся свату.
— Вашими устами да мед пить, господин Чокроборти, — вздохнула Хемонкори. — Мне очень больно, что по моей вине Нолин, будучи в таком возрасте, еще не обзавелся семьей. Вот я и поспешила с этой помолвкой, ничего как следует
