благородству Нолинакхи и обругал клеветниками его противников!
— Как тебе не стыдно, Джоген, говорить такие вещи! — сказал Оннода-бабу. — Я скорее готов поверить, что те, кто кажутся нам на первый взгляд хорошими людьми, таковы и на самом деле, — пусть даже я и ошибусь иногда, но заподозрить добродетельного человека ради того, чтобы поддержать авторитет своего скудного разума, — на это я не способен! Нолинакха-бабу не повторял чужих слов, он черпал их из своего собственного духовного опыта, и мне они показались откровением. Откуда бы лицемеру знать, что такое правда? Истина — как золото, ее нельзя получить искусственным путем! Мне бы лично хотелось выразить Нолинакхе-бабу свою благодарность!
— Я опасаюсь только за его здоровье, — заметил Окхой.
— Как, разве он болен?
— Нет, не в этом дело: дни и ночи он проводит за изучением шастр и за молитвами и совершенно не заботится о себе.
— Это очень нехорошо, — проговорил Оннода-бабу. — Мы не имеем права разрушать свое тело; не нами оно создано. Если бы мне довелось с ним познакомиться, без сомнения, я бы в самый короткий срок восстановил его силы. Ведь для сохранения здоровья нужно придерживаться всего нескольких простейших правил: во-первых…
Джогендро потерял терпение.
— Отец, — воскликнул он, — зачем ты напрасно ломаешь себе голову над этим! Когда сегодня днем я увидел Нолинакху-бабу, то решил, что благочестивая жизнь как раз полезна для здоровья! Я даже хочу проверить это на себе. Посмотрю, что получится!
— Нет, Джоген, то, что говорит Окхой, вполне возможно! Сколько знаменитых людей гибнет в ранней молодости. Пренебрегая своим здоровьем, они наносят ущерб родине. Нельзя допустить, чтобы так случилось и на этот раз. Нолинакха не такой, каким ты его считаешь, Джоген. Это честный человек! Ему нужно беречь себя.
— Я приведу его к вам, — пообещал Окхой. — И хорошо, если вы все это ему объясните. Я помню, во время экзаменов вы мне давали настойку какого-то корня, она замечательно укрепляет силы. Для
тех, кто живет интеллектуальным трудом, лучшего лекарства и не придумаешь! Если вы дадите Нолинакхе-бабу…
Джогендро сорвался с кресла.
— Ну, Окхой, я пошел! Ты с ума свести можешь! — воскликнул он. — Это уж чересчур! — и выбежал из комнаты.
Глава сорок вторая
Раньше, когда Оннода-бабу чувствовал себя хорошо, он постоянно испытывал на себе всякие лекарства — и европейские и индийские, но теперь он утратил всякий интерес к пилюлям. В настоящее время, когда здоровье его пошатнулось, он не только не говорил о нем, но даже, наоборот, старался скрыть свою слабость.
Сегодня он неожиданно задремал в кресле. Услышав на лестнице шаги, Хемнолини сняла с колен вышивание и направилась к двери, чтобы попросить брата не шуметь. Тут она увидела, что Джоген не один: вместе с ним пришел Нолинакха-бабу. Она хотела было убежать в другую комнату, но Джогендро окликнул ее:
— Хем, Нолинакха-бабу пришел, я хочу тебя с ним познакомить.
Хемнолини осталась. Нолинакха подошел к ней и, не поднимая глаз, поздоровался.
— Хем! — позвал Оннода-бабу, который к этому времени уже проснулся. Девушка подошла к нему и шепотом сообщила, что пришел Нолинакха-бабу.
Едва Джогендро с гостем вошли в комнату, как Оннода-бабу торопливо встал им навстречу.
— Для меня большое счастье видеть вас сегодня У себя в доме, — сказал он. — Хем, дорогая, куда ты уходишь, посиди здесь. Нолинакха-бабу, это моя дочь, Хем. Вчера мы вместе с ней слушали вашу речь и получили большое удовольствие. Как вы говорили: «То, что действительно принадлежит нам, мы никогда не можем утратить. Лишиться можно только того, что на самом деле тебе не принадлежало», — ведь в этих словах глубокий смысл, правда, Хем? «Только тогда проверяется, что принадлежит нам всецело, а что — нет, когда данная вещь ускользает из наших рук». У меня к вам есть одна просьба, Нолинакха-бабу. Вы оказали бы нам большую услугу, если бы иногда заходили побеседовать. Мы почти нигде не бываем. Поэтому, когда бы вы ни пришли — всегда
застанете меня и мою дочь дома.
— Не принимайте меня за серьезного человека из-за того, что я наговорил в своей речи на собрании всяких умных вещей, — взглянув на смущенное лицо Хемнолини, ответил Нолинакха. — Студенты настойчиво упрашивали меня выступить, а я совершенно не умею отказывать людям в просьбах, но теперь я могу быть уверен, что меня не попросят выступить вторично! Студенты прямо говорят, что три четверти моей речи остались для них непонятными. Вы тоже там были, Джоген-бабу, не думайте, что моего сердца не тронули нетерпеливые взгляды, которые вы бросали на часы.
— Если я чего и не понял, — ответил Джоген, — то в этом повинен мой скудный ум, так что пусть это вас не тревожит.
— Все понять можно лишь в известном возрасте, Джоген, — заметил Оннода-бабу.
— По-моему, вообще нет необходимости понимать все когда бы то ни было, — проговорил Нолинакха.
— Однако, Нолин-бабу, мне хотелось бы вам сказать кое-что, — обратился Оннода-бабу к юноше. — Когда всевышний посылает на землю таких, как вы, для выполнения определенной миссии, они не должны пренебрегать своим здоровьем. Следовало бы напоминать тем, которые призваны наделять, что если лишишься капитала, то исчезнет и возможность одарять.
— Когда-нибудь вы узнаете меня лучше и убедитесь, что я вообще ничем на свете не пренебрегаю, — ответил Нолинакха. — В мир я пришел, как самый последний нищий, не владея ничем. С большим трудом, благодаря доброте многих людей, мало-помалу окрепло мое тело и развился разум. С моей стороны было бы слишком самонадеянно пренебрегать чем-нибудь. Человек не вправе разрушать то, что он не может создать сам.
— Совершенно верно. Вчера в своем выступлении вы говорили о чем-то в этом же духе.
— Ну, вы оставайтесь, а я пойду: у меня дело, — сказал, наконец, Джоген.
— Простите меня, пожалуйста, Джоген-бабу, — воскликнул Нолинакха, — уверяю вас, что надоедать людям не в моем характере! Я тоже ухожу. Идемте, мне с вами немного по пути.
