и Шекер-апа с удовольствием занималась стряпнёй в новой кухне. Ей пока не посчастливилось познакомиться с новым завхозом: она редко выходила к обедающим, их обслуживала молоденькая подавальщица.
Но однажды Имангулов явился в столовую, когда уже все пообедали. Он тяжело плюхнулся на стул, так что у стула затрещали ножки, ленивым движением смахнул крошки со стола, пододвинул поближе соль, перец и уксус и выжидательно уставился на подавальщицу. Той уже были известны привычки и аппетит завхоза; она наложила на большую тарелку гору хлеба, налила в две вместительные миски рисовый суп. Повариха, вышедшая из кухни, с недоумением наблюдала за этим.
— Погоди-ка! Кому ты наливаешь вторую тарелку?
— Но он всегда за двоих ест, — засмеялась подавальщица.
Шекер-апа промолчала, но когда, придя за вторым, девушка навалила в миску столько котлет, что их хватило бы на пятерых, повариха не выдержала.
— Куда ты столько? Он же лопнет.
Подавальщица, прыснув, заторопилась к столу, за которым развалился обжора-завхоз, а Шекер-апа с неодобрением покачала головой.
Через несколько дней столовой понадобилось мыло, и поварихе пришлось взять за бока Имангулова.
— Отпускай мыло, завхоз.
— Нет мыла, уважаемая.
— Как это нет?! Что ж это за порядки такие! Завхоз есть, а мыла нет! Значит, никудышный это завхоз.
Имангулов с невозмутимым видом посмотрел на повариху и спокойно сказал:
— Не волнуйся, уважаемая. Тебе вредно волноваться. Всё наладится.
— Твоим «наладится» ни рук, ни тарелок не вымоешь, — не отступала повариха. — Ты мне мыло давай. Сам ест за пятерых, а для столовой куска мыла жалко!
Имангулов побагровел от обиды, но всё так же невозмутимо ответил:
— Ай, уважаемая, тебя послушать, так я мыло ем. Говорю тебе: нет сейчас мыла. Завтра обещали завезти.
И правда, на другой день мыло появилось, и завхоз щедро оделил им столовую, но Шекер-апа не смягчилась: со всеми добрая, заботливая, она при виде Имангулова отворачивалась, неприязненно поджимала губы
. Имангулова это огорчало: сам он относился к поварихе с большим уважением.
…Жизнь в зарождающемся совхозе шла своим чередом. Каждый занимался своим делом, и лишь Тарас испытывал смутную неудовлетворённость. Он завидовал всем этим нашедшим своё место, увлечённо работающим людям и стыдился собственных обязанностей, как ему казалось, лёгких и несерьёзных. Велика важность — гонять по степи легковую машину! Он, Тарас, способен на большее. Когда-то он лучше всех водил грузовики. И, как ни жаль ему было покидать Игната Фёдоровича, он всё же, набравшись смелости, однажды сказал Соловьёву:
— Треба мне с вами посоветоваться, Игнат Фёдорович.
— О чём?
— Та вот о чём… Грузовиков в совхозе будет дюже много. А шофёров — трошки…
Соловьёв понял, о чём Тарас собирается его просить.
— Что, брат, надоело тебе со мной?
— Ни, Игнат Фёдорович! Как понадобится вам поехать в Иртыш, в Павлодар или ещё куда — так я с вами. А в остальное время буду совхозу помогать. На грузовик пересяду. Грузовик в совхозе — першее дило. Верно ведь, Игнат Фёдорович?
— Верно-то верно… Ладно, Тарас, подумаю.
В последние дни Тарас был особенно хмур и сосредоточен. Лицо его прояснялось лишь тогда, когда он приезжал в Иртыш и заходил к Соловьёвым, у которых на время оставил сына. Подняв его на руки, крепко прижимал к груди, к поросшему светлой щетиной подбородку. А выйдет от Соловьёвых, и снова потемнеют синие его глаза.
«Томится парень», — подумал Соловьёв, выслушав Тараса. И поставил его бригадиром над шофёрами.
ГЛАВА ПЯТАЯ
НОВОСЁЛЫ ПРИБЫЛИ
1
Большинство вагончиков и палаток всё ещё пустовало в ожидании новосёлов, но всё же в совхозе становилось всё больше людей. Приехали агрономы, кладовщики, фельдшер, подавальщицы, метеорологи.
Образовалась совхозная парторганизация, секретарём которой выбрали Байтенова.
В степи, припорошённые снегом, стояли штабеля досок и кирпича. Везли дрова и уголь. Под навесом громоздились ящики и пакеты с цементом.
Достроили пока
только баню и столовую. Но уже намечались контуры других сооружений.
И вот однажды раздался телефонный звонок, и Соловьёв услышал возбуждённый голос Мухтарова:
— Поздравляю, Игнат Фёдорович! Новосёлы уже в пути! Готовьтесь к приёму хозяев. Не гостей, а-хо-зяев! Понимаете? Я вас предупрежу, встретимся на станции…
Рано утром в день приезда добровольцев-целинников на станцию прибыли представители нового совхоза. Борта грузовиков цвели кумачом. Машину, возглавлявшую колонну, вёл Тарас; на полотнище, которое развевалось над кабиной, было выведено на русском и казахском языках: «Добро пожаловать на целинные земли!»
Пурга, бушевавшая в степи несколько дней подряд, в это утро утихла, дали прояснились, небо очистилось от туч, лишь далеко-далеко, у самого горизонта, громоздились белые облака.
На станции Соловьёв увидел колхозников из «Жане турмыса». Председатель колхоза Жаныбалов подошёл к Игнату Фёдоровичу, поздоровался, справился о здоровье, о делах. Кивнув на грузовик, с которого спрыгивали жане-турмысцы, Соловьёв с улыбкой сказал:
— Вы сюда чуть не целым колхозом!
— Сегодня большой праздник, директор, — ответил Жаныбалов. — Встречаем героев-комсомольцев, наших соседей И помощников.
На резвом коне примчался на станцию Алимджан. Он привязал коня к дереву, ласково потрепал его по чёрной атласной шее и, завидев в толпе Тараса, направился к нему.
— Здравствуй, Алимджан! И ты не утерпел, приехал? Це дило. Рад тебя видеть. Сколько ты ещё убил волков?
— В степи шумно стало, волки разбежались…
— Туда им, чертякам, и дорога. Это твой конь? Гарный конь! А как твои овцы?
— Овцы немножко жир нагуливают. На меня не жалуются. А мне с ними скучно… — Алимджан застенчиво улыбнулся. — Мне больше по душе машины, Тарас.
Разговаривая с Тарасом, он оглянулся, и внимание его привлекла затерявшаяся в толпе девушка с букетом искусственных цветов; она стояла, обратив, взор к черневшей вдали оголённой рощице, из-за которой должен был показаться поезд. Девушка была
