оставить? Он за это время сам дойдёт, да и Орёл его помял крепко.
— Плохо, что не сумели сделать всё быстро, — сказал начальник, — но, видимо, лучшего выхода не придумаешь. Пусть сидит. И еды ему поменьше давай. Беда, если политические узнают… Вас никто не видел?
— Как можно, пан начальник! Он же в кровище весь, в синяках!
— Молодец. Вот только с Орлом не знаю, как быть…
— Не извольте беспокоиться! Припугну, чтоб язык подвязал. А для других, так им не привыкать его побитую морду видеть.
Прошла неделя, другая. И наконец надзиратель доложил начальнику, что задание выполнено.
— Сам? — спросил начальник.
— Орёл, — ответил надзиратель.
— И не побоялся второй раз идти?
— Бояться нечего было, ваше благородие: парень так ослаб, что от сквозняка качался. Два раза только ногами дрыгнул — и готов. Куда его теперь? Доктора вызывать для освидетельствования?
В глазах надзирателя застыло напряжённое ожидание.
— Не надо! — махнул рукой начальник. — Доктор уже подписал акт о смерти Берды Аки-оглы.
— Как хоронить будем?
— Хоронить будешь ты сам. С могильщиком уже есть договорённость, яму быстро выкопает. Ночью отвезёшь, сбросишь его туда и присыпешь землёй… Орла бы вслед за ним отправить не мешало, — добродушное лицо начальника поморщилось, словно он взял в рот. что-то кислое. — Орла бы за ним, да уж ладно, пусть пока поживёт, только в общую камеру его не сажай, в одиночку посади,
— Бунтовать будет.
— У меня не побунтует! За ним такой хвост, что я его сразу в бараний рог скручу!
— А у этого туркмена родственников нет? Не станут о нём спрашивать?
— Есть родственники, — сказал начальник, — у ник у всех родственников полно! Неделю назад приезжали из Ахала, справлялись, передачу принесли.
— И что им сказал пан начальник?
— Пан начальник сказал, чтобы они оглобли поворачивали! Нет здесь никакого Берды, в Марыйскую тюрьму его, мол, отправили на доследование.
— Так они же узнают, что его там нет!
— Пусть их узнают! Скажем, что ошибка
произошла, а за это время родственник их богу душу отдал. Ты, Ранкович, не волнуйся. Самое главное сделано, об остальном — не твоя забота.
— Когда хоронить?
— Сегодня и похорони.
После полуночи надзиратель с трудом выволок из подвального помещения длинный, негнущийся свёрток, зашитый в мешковину, и погрузил его на арбу. Только маленький мышастый ослик да узкий серп молодой луны были свидетелями последнего пути человека. Ослик беспокойно шевелил длинными ушами и, повернув морду, насколько позволяла оглобля, косил чёрным глазом.
На кладбище их уже ждала приготовленная могила, около которой валялась лопата. Надзиратель слез с арбы, огляделся по сторонам и вытащил из кармана большой складной нож.
Где пери, там и шайтан
Дурды и Аллак сидели в мазанке Клычли, говорили о пери Агаюнус.
— Вот муллы хвалят плотных, мясистых девушек, — сказал Аллак, — а в книгах почему-то всегда пишут о стройных, воздушных пери. Кто из них лучше, если сравнить на самом деле?
— Я много читал о пери, — сказал Клычли, — но наяву их не видел ни разу. Некоторые знатоки говорят, что если один запрёшься в комнате и станешь громко петь «Хамсу» Навои, то после полуночи к тебе начнут приходить пери.
— Почему же ты не попробовал? — с явной заинтересованностью спросил Аллак.
— Пробовал много раз, только ни одна пери не пришла.
— Может, у тебя голос неприятный? — вставил Дурды.
— Не знаю… Может оно и так, но на вопрос Аллака, кто лучше — пери или земные девушки, я ответить не могу. Девушек видел, а пери — нет. Один очень умный человек, молла Зелнли, который доводится племянником самому великому Махтумкули, крепко бедствовал, много горечи испытал, а всё же в своих стихах писал:
Как ни хвалите вы тот свет, муллы,
Дороже мне шёпот земной золы.
Клычли посмотрел на Аллака и продолжал:
— А ведь он был мулла, знал лучше нас с вами, какие человека на том свете пери да гурии поджидают! И всё же не хотел расставаться с этим миром. Поэтому я так
думаю, что наши земные девушки куда лучше всяких пери.
— Даже если пери и красивые, — сказал Дурды, — нам они всё равно не достанутся. Муллы их себе заберут и скажут: «Мы много служили богу, нам положена награда. А вам — за что? Что вы делали?»
— Неправда! — возразил Аллак. — Они всегда твердят, что наше — на том свете.
— Разве им трудно отказаться от своих обещаний? — пожал плечами Клычли. — В раю они снова скажут: «Ваше — осталось на земле, идите и возьмите его».
— Значит нас и на этом и на том свете обманывать будут?
— На этом, Дурды, ты сам видишь, а что на том делается, ещё не один очевидец не рассказал.
— Хорошо быть учёным, — сказал Дурды. — Вот ты, Клычли, учился в медресе и на всё сразу правильные слова находишь, умные слова. Про наших девушек верно сказал: зачем брать в долг, когда можно за наличные взять, зачем пери на небе, если есть красивые девушки на земле. Хорошо учёным быть, а я так совсем и не учился, не пришлось,
— Не тужи, друг! — Клычли похлопал Дурды по спине. — Наше время ещё придёт. Я тоже не сумел сделать то, о чём мечтал. Тоже не доучился.
— Муллой мечтал стать?
— Нет, не муллой, хотел в русской школе учиться.
— Зачем — в русской? Разве наша медресе хуже?
— Хуже или нет, судить не берусь. Но Сергей учился меньше, чем я, а начнёшь его слушать — рот от удивления раскрываешь: откуда он столько умных вещей знает. Конечно, от русской школы, от русских книг. Я тоже начал у него русскому языку учиться; каждый день, когда еду в город за маслом для машин, запоминаю несколько слов, на обратном пути — ещё несколько.
— Выучишься — толмачом станешь? — пошутил Дурды.
— Толмачей тоже не белая овца выкармливает. Но толмачом я не стану, просто ума больше наберусь. Сергей говорит, что постоянно учиться надо, всем учиться — и мужчинам и женщинам.
Дурды засмеялся:
— Это он пошутил! Где видано, чтобы женщина с мужчиной сравнялась? Не годится так.
— Это почему же не годится? — с интересом спросил Клычли.
— Потому,
