узнать их образ жизни, так отличающийся от твоего собственного. Одри не могла смириться с мыслью, что она сознательно отрицает благотворное влияние этого чудесного города на ее чувства. Рим был полон тепла и смеха, и это подрывало всю ее решимость. Может быть, именно поэтому она старалась не замечать очевидного? Потому что боялась… радости?
Чувствуя себя смущенной и по-настоящему одинокой, она снова увидела Витторио, который поднимался к садам, разбитым на вершине одного из холмов. Этот человек знал, куда идет. Ему не надо было останавливаться и оглядываться. Его рука по-прежнему сжимала свернутую трубочкой бумагу, когда он перешагивал сразу через две крутые ступени.
Многие оглядывались ему вслед. Одри в первый раз видела его в джинсах, как ни странно, чистых. Они подчеркивали его узкие бедра, длинные ноги… Одри вспыхнула, оглянулась, пытаясь удостовериться, что никто ничего не заметил, и от души пожелала себе выкинуть из головы эти дурацкие эротические мысли.
«Почему он тебе не нравится?» — спросила мать, и Одри ответила, что Витторио выводит ее из себя. Так оно и было… потому что он не видел в ней женщину, потому что всегда отвергал ее как нечто чуждое.
Впрочем, это тоже было не совсем верно. На самом деле Одри невзлюбила Витторио потому, что он слишком напоминал Кевина, человека, которого она когда-то любила. Кевина, который ужасно обидел ее. Они познакомились, когда этот холеный, красивый, элегантный мужчина принес свою собаку к ветеринару, у которого Одри работала помощницей.
Восемнадцатилетняя Одри не устояла перед чарами Кевина, ловя каждое его слово. Он открыл Одри мир, которого та прежде не знала, водил по удивительным местам и научил любви. Он стал первым любовником Одри. А затем Кевину надоела ее наивность и неуклюжесть в постели, и он ушел к другим, более веселым подружкам, оставив ее с разбитым сердцем.
Никогда, поклялась Одри, ни один мужчина больше не сможет так обойтись с ней. Она понимала, что это означает безнадежное одиночество
. Постепенно боль прошла, но клятва оставалась в силе: Одри продолжала держать мужчин на расстоянии. Это делалось неосознанно — просто внутри существовал некий защитный барьер.
А сейчас, годы спустя, появился Витторио, принадлежавший к тому же типу мужчин — во всяком случае, с виду, поправилась она — и вызывавший в ней похожее чувство. То же тревожное, томительное влечение.
Да, были вещи, которых она не хотела признавать. Например, что она пыталась унизить Витторио только ради того, чтобы справиться со своими чувствами. Одри вздохнула. Ей было уже не восемнадцать лет, но голова кружилась по-прежнему. Поэтому ей и не хотелось останавливаться и оглядываться: это оставляло время для раздумий, а раздумья вещь коварная… недолго и передумать.
Но Одри должна была извиниться, и сейчас ей представилась возможность сделать это. На самой вершине холма она догнала Маричелли и схватила его за руку.
— Витторио, я…
Не сводя глаз с того, на что он смотрел, Маричелли бесстрастно приказал:
— Уходите.
— Но я…
Он вырвал руку и пошел дальше.
— Витторио!
Одри перешла на бег и не заметила глубокой ямы. А потом стало слишком поздно.
3
Одри вскрикнула и замахала руками, как ветряная мельница. Витторио схватил ее за предплечье и извлек на свет божий.
— Какой дурак вырыл здесь яму? — с трудом выдохнула она. — Ведь кто-нибудь непременно упадет и свернет себе шею!
— Неплохо бы, — буркнул себе под нос Витторио.
Одри резко повернулась, открыла было рот, но тут же опомнилась, глубоко вздохнула и дрожащим голосом упрекнула Маричелли:
— Если бы вы не пустились бежать…
— Я никогда не бегаю, — хладнокровно возразил он.
— …этого не случилось бы! — прошипела она. — Я хотела извиниться перед вами, а как это сделать, если вы не желаете меня слушать?
— Извиниться? — с искренним удивлением повторил он.
— Да. За то, что я накричала на вас сегодня утром. За то, что… ну, вы понимаете. Я не знала, что это ваша квартира
! Понятно? Хотя вы вели себя так… будто даже не замечаете, что вас оскорбляют!
Не меняя выражения лица, Витторио спокойно сказал:
— Я замечал.
Одри отвела глаза, с опозданием вспомнив свою клятву соблюдать вежливость, и пробормотала:
— Ну да, я вышла из себя… Я надеялась, что вы поговорили с Вулфом и вопрос решился.
— Он решился, — невозмутимо сказал Витторио, сунул свернутую трубочкой бумагу в задний карман джинсов и перешел на другую сторону ямы.
Но не так, как мне бы хотелось! — подумала Одри и закусила губу, увидев, что он распутывает какую-то проволоку. Было ясно, что ограда все-таки существовала. Нынешняя невозмутимость Маричелли только подчеркивала необычность его недавнего взрыва. Нахмурившись, Одри невольно шарахнулась, когда он перепрыгнул через яму и приземлился прямо перед ней.
— Хоть раз в жизни сделайте что-нибудь полезное, — негромко велел он. — Стойте на месте.
Витторио подобрал деревянный молоток и принялся вколачивать в землю столбы. Одри следила за ним, размышляя, не признаться ли в содеянном. Конечно, ей влетит, но, может быть, не слишком сильно. Может быть, Витторио даже поймет ее… вот только она не могла найти нужных слов.
— Вы всегда поднимаете такой шум… — пробормотала она. — Ну что с того, если я поставлю на этом участке несколько клеток? Начнется конец света?
Вручив женщине молоток, Маричелли вынул из кармана кусок бечевки, примотал его концы к столбам, проверил натяжение, забрал молоток и ушел бы, не останови Одри его. Попробуй быть вежливой, сказала она себе. Только попробуй, Одри. Попытка не пытка.
— Что, оседание земли? — спросила она, рассматривая яму и всем своим видом показывая глубочайший интерес. К счастью, Одри не видела, каким взглядом смерил ее Витторио.
— Мы считаем, что это погреб, — ответил он. — Сегодня ночью прошел дождь и окончательно ослабил верхний слой почвы.
— Надо же…
— Вы еще не перестали притворяться туристкой?
— Я не притворялась, — возразила Одри. Она наконец
