бы я не вытолкнул машину из-под грузовика.
— Из-под? Я думала, вы толкнули машину под грузовик!
— Так вы решили, что это я был виновником аварии?
— Да. Вы сказали… И крыло машины было разбито. — А ведь Рико говорил: «Если бы не Витторио… рискуя жизнью… сделал такое, что с ума сойти можно». Она думала, что Рико говорит про вызволение матери из горящей машины… — Расскажите, — умоляюще попросила Одри.
Не переставая хмуриться, он объяснил:
— Нарушитель толкнул Рико под грузовик. Грузовик зацепил их бампер и развернул под таким углом, что капот должен был неминуемо попасть под его колеса. Я пересек разделительную линию, ударил крылом в машину Рико и отцепил ее. К несчастью, от случайной искры загорелся разлившийся бензин…
— О боже, — в ужасе прошептала она. — Все могли погибнуть.
— По моей вине… — тихо сказал он.
— Но если бы вы ничего не сделали, грузовик… — Она осеклась и судорожно вздохнула, представив себе страшную картину. Даже затормозив, грузовик обязательно раздавил бы их. — Если бы не вы, их ждала неминуемая смерть. Верно?
— Тогда я тоже так думал. Но если бы я получше прицелился…
Одри положила ладонь на его плечо и ощутила напрягшиеся мышцы.
— Простите меня. Я должна была сразу все выяснить. Сегодня утром я пыталась позвонить вам, — призналась она.
— Правда? — Он удивленно вскинул брови.
— Да. Чтобы извиниться и поблагодарить вас… Наверно, вы приехали сказать, что вашим родным понадобилась вилла?
— Нет. Я приехал узнать, как у вас дела.
— О… Так вы… останетесь?
— Если вы не возражаете.
— Что вы… Буду очень рада.
Они говорили вежливо, как двое незнакомцев, а Одри хотелось обнять его, самой почувствовать его объятия, прикоснуться губами к его губам, как тогда, в подземелье. Коротко вздохнув, Одри одарила его лучезарной улыбкой.
— Вы поужинали?
— Нет.
Она кивнула и пошла к вилле. Навстречу им вышла Аньеза. Витторио улыбнулся женщине, заговорил с ней по-итальянски, и Одри опять почувствовала
себя нежеланной гостьей.
Они ужинали на террасе, обмениваясь пустыми, ничего не значащими фразами, но вскоре запас банальностей иссяк. Одри снова извинилась:
— Мне очень жаль, но я не сильна в светских беседах.
— Это неважно.
— Да, конечно. — Но она чувствовала себя последней дурой, раньше ей не доводилось ощущать ничего подобного. — Я даже не спросила, как ваши руки. Все в порядке?
Он опустил глаза, равнодушно посмотрел на ярко-красные костяшки и пошевелил пальцами.
— Все нормально.
Одри кивнула.
— Я попрошу Аньезу приготовить вам постель, — отрывисто сказала она и ушла в дом.
На следующий день было еще хуже. Отношения так и не налаживались. Она была слишком напряжена, а он скорее груб, чем вежлив. Но глупее всего было то, что Одри не могла вспомнить, как она общалась с ним раньше.
После на редкость молчаливого ланча Одри сделала вид, будто ей что-то нужно в деревне, и спаслась бегством. Она остановилась на полдороге и тоскливо уставилась в никуда. Такое положение могло продолжаться до бесконечности, выносить его больше не было сил. Если он не хочет с ней разговаривать… Она вернулась и застала Витторио в его комнате.
Он собирал вещи, злобно запихивая их в дорожную сумку.
6
— Вы уезжаете? — испуганно спросила Одри.
— Да, — глядя в окно, резко бросил Витторио.
— Но почему?
— Почему? — с горьким смешком переспросил Маричелли, стиснул кулаки и резко обернулся к ней — Потому что не могу этого вынести!
— Не можете вынести? — слабым эхом повторила она. — Меня?
— Да! Не могу больше желать вас! Не могу принимать холодный душ! Не могу чувствовать… К черту все!
Он вдруг схватил Одри, прижал к себе, заглянул в ее широко раскрытые удивленные глаза и начал целовать с жадностью, которая сначала ошеломила молодую женщину, а потом вызвала горячую волну ответного чувства.
Он сбросил на пол дорожную сумку и уложил Одри на кровать, продолжая целовать ее с нараставшей страстностью. Одри, опаленная
жаром желания, горячо отвечала ему и обнимала так крепко, словно не собиралась отпускать до конца жизни.
— Хочу обнимать тебя обнаженную, — хрипло и настойчиво произнес Витторио, не отрывая губ от ее шеи. — Хочу покончить с этим мучением.
— Мучением? — вздрогнула она.
— Да! Не могу больше чувствовать себя беспомощным дураком! Не могу видеть твою боль и не знать, как ее смягчить!
— Мне уже лучше.
— Да, но это не моя заслуга. — Он поднял голову и простонал: — Когда я смотрю на тебя, у меня душа разрывается!
Витторио поправил прядь ее волос, выбившихся из прически, и беспомощно посмотрел в испуганные глаза Одри, и только тут она поняла, что перед ней страстный итальянец, мужчина с горячей кровью, а не холодный, сдержанный и расчетливый англичанин.
— Ты ни в чем не виноват… — начала Одри, гладя Витторио по спине.
— Разве? Твоя мать сказала, что Полу не хватает великодушия… А мне его хватило? — с горечью спросил он. — После катакомб ты была потрясена, измучена, испугана, а как я вел себя? Обвинял тебя, как будто сам безгрешен!
Его глаза блеснули гневом, словно прорвалась запруда, из Витторио хлынули горячие, страстные английские и итальянские слова, полные боли и отвращения к самому себе. Ошеломленная, Одри смотрела на любимого мужчину как загипнотизированная.
— Перестань, пожалуйста, перестань! — наконец крикнула она и, жалея его и себя, взмолилась: — Не надо! Это не твоя вина, всему причиной моя дерзость. Ведь я осуждала и даже обвиняла тебя! Если меня что-то и мучает, так это совесть.
— Правда?
— Да! Ты все устроил, всех известил. А я словно оцепенела, — пристыженно закончила она. — Если бы не ты…
— Если бы не я, — мрачно закончил он, — ты бы не испытала такого душевного потрясения! Я хотел обнять и успокоить тебя, но не посмел, думая, что ты возненавидела меня! Ты гуляла, ела, одевалась, а сама была как робот, как запрограммированная кукла!
— Неужели? — тревожно спросила она. — Просто я волновалась и плохо спала…
