изучать алхимию.
Однажды вечером, после изнурительного сеанса телепатии, я
спросил, почему алхимики выражаются так сложно и так
расплывчато.
- Существует три типа алхимиков, - ответил он. - Одни
тяготеют к неопределенности, потому что сами не знают своего
предмета. Другие знают его, но знают также и то, что язык
алхимии направлен к сердцу, а не к рассудку.
- А третьи? - спросил я.
- Третьи - это те, кто и не слышал об алхимии, но сумели
всей жизнью своей открыть Философский Камень.
И после этого мой Учитель, относившийся ко второму типу,
решил давать мне уроки алхимии. Вскоре я понял, что ее
символический язык, столько раз сбивавший меня с толку и так
раздражавший меня, - это единственный путь достичь Души Мира,
или того, что Юнг называл "коллективным бессознательным". Я
открыл Свою Стезю и Знаки Бога - истины, которые мой интеллект
прежде отказывался принимать из-за их простоты. Я узнал, что
задача достичь Великого Творения стоит не перед немногими
избранными, а перед всеми, кто населяет Землю. Не всегда,
разумеется. Великое Творение является нам в форме яйца и
флакона с жидкостью, но каждый из нас способен - в этом нет и
тени сомнения - погрузиться в Душу Мира.
И потому "Алхимик" - тоже книга символическая, и на
страницах ее я не только излагаю все, что усвоил по этому
вопросу, но и пытаюсь воздать должное тем великим писателям,
которые смогли овладеть Всемирным Языком: Хемингуэю, Блейку,
Борхесу (он тоже использовал в одном из своих рассказов эпизод
из истории Персии), Мальбу Тагану.
А завершая свое чересчур пространное предисловие и желая
пояснить, кого относил мой Мастер к алхимикам третьего типа,
приведу историю, которую он же поведал мне как-то в
лаборатории.
Однажды Пречистая Дева, держа на руках младенца Христа,
решила спуститься на землю и посетить некую монашескую обитель.
Исполненные гордости монахи выстроились в ряд: каждый по
очереди выходил к Богоматери и показывал в ее честь свое
искусство: один читал стихи собственного сочинения, другой
демонстрировал глубокие познания Библии, третий перечислил
имена всех святых. И так братия в меру сил своих и дарований
чествовала Деву и младенца Иисуса.
А последним оказался смиренный и убогий монашек, который
не мог даже затвердить наизусть текстов Священного Писания.
Родители его были люди необразованные, выступали в цирке, и
сына они научили только жонглировать шариками и прочим фокусам.
Когда дошел черед до него, монахи хотели прекратить
церемонию, ибо бедный жонглер ничего не мог сказать Пречистой
Деве, а вот опозорить обитель - вполне. Но он всей душой
чувствовал настоятельную необходимость передать Деве и Младенцу
какую-то частицу себя.
И вот, смущаясь под укоризненными взглядами братии, он
достал из кармана несколько апельсинов и принялся подбрасывать
их
и ловить, то есть делать то единственное, что умел, -
жонглировать.
И только в эту минуту на устах Христа появилась улыбка, и
он захлопал в ладоши. И только бедному жонглеру протянула
Пречистая Дева своего сына, доверив подержать его на руках.
---------------------------------------------------------------------------
Посвящается Ж.
Алхимику, который познал тайну Великого Творения.
В продолжение пути их пришел Он в одно селение; здесь
женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой;
у нее была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса
и слушала слово Его.
Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя,
сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня
оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне.
Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и
суетишься о многом,
а одно только нужно; Мария же избрала благую часть,
которая не отнимется у нее.
Евангелие от Луки, 10; 38-42
ПРОЛОГ
Алхимик взял в руки книгу, которую принес кто-то из
путников. Книга была без обложки, но имя автора он нашел --
Оскар Уайльд - и, перелистывая ее, наткнулся на историю
Нарцисса.
Алхимик знал миф о прекрасном юноше, который целыми днями
напролет глядел на свое отражение в ручье, любуясь
