|
Читалка - Черемша
Цитата: Ваш комментарий:
Анонимная заметка
а ты — молчи. Ну ладно, норму она, положим, действительно не выполняет, так надо сперва разобраться, почему. А может, у неё и вправду хворь суставная, может, у неё поясница совсем не разгибается. Нет, чтобы поговорить, расспросить, посочувствовать, так сразу на плакате изобразили, на крысиный хвост приспособили…
Самое поразительное состояло в том, что чернявые Оксанины девчата, все как одна, вели себя безучастно, почти равнодушно, хотя о позорном плакате к обеду знала уже вся стройка. Дуська — сыроежка-пигалица из соседней бригады, бегая с тачкой по ближним мосткам, не один раз злорадно показывала "харкивянкам" ладонь над своим тощим задом: дескать, пошевеливайтесь, "хвостатые"! А они работали как ни в чём не бывало, с обычной сноровистостью катали тачки, а в обеденный перерыв, тоже как обычно, в тенёчке за конторкой спели свою голосистую "Ой за гаем-гаем". Для них, надо полагать, "агитсатира" была не в диковинку. Знать, привыкли к этой самой "критике", размышляла Фроська, поднаторели, пообтёрлись. Надо и ей самой тоже привыкать. Уж, наверно, так заведено. Рисуют, ну и пущай себе рисуют. А злость всё равно не проходила. Никак не могла забыть Фроська многозначительный ехидный жест Дуськи-пигалицы, закипела в крови ярость, даже про больную поясницу, про мозоли на ладонях забыла. Моталась по мосткам, как ошпаренная, у разливочной не миндальничала в очереди, расталкивала и своих, и чужих, подставляя тачку под свежий замес. В столовке Оксана хлопнула в ладони, показывая для счёта растопыренные пальцы, потом подняла над головой правую руку. — Десять и пять — пятнадцать! Молодец, Фроська! Пятнадцать тачек выдала за полсмены. — Да ладно, — устало отмахнулась она. — Я не считала. — Вот так и после обеда шуруй. Не считай. Оно лучше получается. Нет, лучше не получилось. После полудня — жара, духота. Настоящее пекло разлилось в безветрии над раскалённой глыбой плотины, в недвижном мареве висела едучая цементная пыль. Еле дотянула Фроська до сменной нормы . Но дотянула. Долго потом приходила в себя под холодным душем, отмывая въевшуюся в поры, белёсую грязь. Чувствовала облегчение, понимая, что вот так незаметно, в горячке, в душевном недовольстве, переломила себя. И теперь была уверена: завтра будет уже легче. Про обидный плакат вспомнила спокойно, даже с усмешкой: этот долговязый чудак нарисовал её в туфлях на высоком каблуке. Да у неё их отродясь не было, и надевать-то не пробовала!
Выйдя из душевой, Фроська опешила от неожиданности, носом к носу столкнувшись с утренним своим знакомым, тонкошеим автором плаката. Правда, теперь он был без пиджака, в рубашке-косоворотке, однако Фроська сразу узнала его (да и как не узнать — жердина стоеросовая!) Ну, а он тоже, оказывается, был не из забывчивых. — Это ты? — без обиды, пожалуй, даже обрадованно воскликнул парень. Погрозил пальцем: — Всё-таки не утерпела, замазала себя на плакате! — А ты что, пришёл прорабатывать? — Нет, — серьёзно сказал парень. — Прорабатывать вас незачем, говорят, вы норму сегодня перекрыли. А пришли мы к вам от имени парткома побеседовать. Вон с товарищем Слетко. — Ну, ну, — сказала Фроська. — Побеседуйте, а мы послушаем. Она по-новому приглядывалась к парию. На вид неказистый (уж больно долговязый), но незлобив, незлопамятен — это хорошо, Она таких людей встречала: нашумит, накричит, да тут же и забудет. Правда, обычно такие и дело до конца не доводят, упрямства, характера не хватает. Вот Коля-председатель, тот другой человек. За что возьмётся — не отступит. И шуму лишнего нагонять — это тоже не в его манере. Может, спросить у него про Николая: где запропастился, запропал? Неудобно. Ещё расспрашивать начнёт, откуда и почему такой интерес? — А кто этот напарник? — Фроська кивнула в сторону сидящего у кустарников на камне мужчины в засаленной кожаной кепке. — Начальник какой? — Механик из мехцеха. Земляк вашей бригадирши, тоже из Харькова. Заместитель секретаря парткома товарища Денисова. Ну ты Денисова, наверно, ещё не знаешь .
— Как это не знаю? — строго поглядела Фроська. — Мы с ним лично за руку здороваемся-прощаемся. Он мужик вежливый, уважительный. Не чета другим некоторым… Намёк произвёл впечатление. Парень вовсе разулыбался, даже местечко для Фроськи предложил самолично подыскать, однако она живо турнула доброхота. — Сама найду! Вот рядом с девчатами сяду. А ты иди к своему механику — вишь тебя зовёт-требует. Крепыш-механик внушал ей уважение. Она с первого дня присматривалась к мехцеху, откуда доносился машинный грохот и дребезг. Фроська побаивалась машин, а на людей, работавших с машинами, всегда смотрела с почтением, тщательно скрытой завистью. Она считала, что это должны быть какие-то особые — крепкие и умные люди. Механик начал бойко, уверенно, громко. Говорил короткими фразами, будто валежник рубил. Вроде бы два-три слова — чего тут не понять? А Фроська не понимала. Слушала внимательно, смотрела, как бодро оратор вскидывал руку, рубил наотмашь — всё это нравилось, а о чём он говорил, что доказывал — было непонятно. Половина слов заковыристых, научных, а ещё половина — украинских. Вот и поди разберись. Впрочем, она не особенно и прислушивалась. Усталость брала своё, уютно сиделось на тёплом камне. Неожиданно девушки возмущённо загалдели, кто-то выкрикнул с места резкое слово. Фроська встрепенулась, спросила у Оксаны: — Чего это они? — Чего, чего! Сама не слышишь, что ли? Слетко говорит, что вредители есть на плотине. Надо нам смотреть в оба. — Вредители? — ужаснулась Фроська. — Это кто же такие? — Враги наши, вот кто. Экскаватор, говорят, взорвали. Да не мешай ты, Фрося! Сама слушай. Ну теперь уж Фроська стала слушать! И понимать начала (правду говорят: когда захочешь — и немого поймёшь!) Хорошо выступал механик, задиристо. Фашистам-капиталистам надавал по первое число: зарятся на чужое, войну против Советской страны готовят. И тайных врагов на наши мирные стройки забрасывают. (Неужто и в Черемшу закинули, ироды окаянные?) Фроська слушала внимательно, |