Ваши цитаты
Войти
|
|
Читалка - Священная кровь
Цитата: Ваш комментарий:
Анонимная заметка
в Каркару!
— Пешком, что ли, дурень? Денег нет… В разговор вмешался молчавший до этого поденщик: — Да, все дело в деньгах. Мне не довелось видеть тридевяти земель, но тридевять городов белого царя я прошел. Для бездомного батрака-бродяги и от земли до неба — один шаг, как говорится. Так жил только Шах-Машраб[39]: выйдет вечером из ворот одного города, а к утру входит в ворота другого. — Это потому, что он был святой человек, — перебил поденщика Ярмат, подошедший с бурно кипевшим черным кумганом[40].— Когда Шах-Машраб отправлялся в дорогу, всемогущий аллах сам сокращал ему путь. — А почему он мой путь не сокращает?! — вскричал Ораз. — В наше время все пути коротки только для людей денежных, — продолжал поденщик. — Я много где побывал и многое повидал. Для богача, скажем, и в пустыне рай, а для бедняка… Вы хвалите каждый свой край, а будь вы там сыты, разве пришли бы сюда? Ведь правда? Вот я — здешний, ташкентский. А какой от этого толк! Вот мне уже на тридцати четвертый перевалило, а я еще не женился. Увижу женщину, разум теряю. Старуха мать измаялась в поисках невесты. В какую дверь ни сунет голову, спрашивают: купец он, дом есть, сад есть? Поденщиков, батраков, ремесленников и за людей не считают в наше время… — Ничего удивительного. Торговые люди — это цвет страны, братец! — вставил Ярмат. — А мы, что же, колючки, выходит! — вырвалось у Юлчи. Чтобы прекратить этот разговор, Ярмат поспешил разостлать перед рабочими дастархан. — Давайте-ка чай пить, — проговорил он ворчливо, — работа не ждет. Вечером наговоритесь. Языки и уши при вас и никуда не денутся. Батраки и поденщики вставали один за другим, усаживались в кружок. Поднялся и Алиахун. Он расправил широкую волосатую грудь, с минуту смотрел в даль, дремлющую в истоме, и вдруг звонким голосом запел: В путь-дорогу, помню, выезжал я,
Милая в дверях рукой махнула.
«Ты когда вернешься, друг?» — спросила,
С карих глаз слезу рукой смахнула.
Много дней
любимой не видал я.
Каждый день «Еще увижу!» — думал,
Помнил крепко, не терял надежды,
«С каждым часом срок мой ближе», — думал…
Все оживились. Одобряли песню, хвалили голос Ахуна. Вдруг за деревьями послышались мужской плач и всхлипывания. Все с удивлением обернулись в ту сторону. С покрасневшими от слез глазами подошел Шакасым — он сегодня не выходил на работу, сидел в своем шалаше возле больной жены. — Скончалась моя страдалица, моя горемычная! Сейчас на руках у меня душу отдала. О, горе мне!.. От волнения у всех сдавило горло. Над площадкой нависло гнетущее молчание. Наконец сначала Алиахун, а за ним и другие принялись утешать Шакасыма, выражать ему сочувствие. — Ты поскорее сообщи отцу-матери, — посоветовал Юлчи. — Нет у нее, бедняги, никого, сиротой выросла. Оба мы с ней бездомные. — Шакасым еще горше заплакал, затем, пересилив слезы, попросил Ярмата: — Нельзя ли раздобыть у хозяина хоть немного денег? Сегодня до вечера надо похоронить ее. Можно ли в такую жару держать тело в шалаше, да еще при малом ребенке? — Дни жаркие, до завтра оставлять нельзя, — поддержал его Ораз. Ярмат в смущении покачал головой и принялся пощипывать свою реденькую маленькую бородку. — Хозяин в городе, — проговорил он наконец, — а пока из города обернешься — и день кончится. Сегодня похоронить не успеете… Юлчи с досадой возразил: — Деньги, наверное, и у хозяйки найдутся. — Есть у нее, знаю, да скупа она, — пробормотал Ярмат. — Кисеи на саван дала бы, и то большое дело. Алиахун поднял руку. — Друзья, неужели не поможем товарищу? — глухо воскликнул он. — Много ли надо, чтобы похоронить бедного человека? Могильщикам два целковых, мулле — две кредитки, обмывальщикам — рубль — и всего дела! Шакасым еще успеет залезть в долги. Главные расходы, сами знаете, придут потом… — А как же с поминками, Ахун-ака? — неуверенно проговорил Шакасым, взглянув на кашгарца. — Что видела несчастная женщина на этом свете?.. По крайней мере похоронить надо по-человечески, пусть хоть душа ее порадуется!
— Поминки потом устроишь! — Ахун отвернулся, пошарил в своем рваном халате, вытащил хрустящую трехрублевую бумажку, бросил ее в круг. — Вот… это моя доля… Поднявшись, кашгарец быстро зашагал прочь. Все были глубоко взволнованы отзывчивостью Алиахуна. Ярмат покачал головой: он-то хорошо знал, что эти деньги кашгарец сам недавно взял в долг у хозяина под заработок. Киргиз Ораз развернул поясной платок, вынул аккуратно завязанный (и кто знает, сколько времени хранившийся там) целковый, несмело положил его рядом с трешницей Ахуна. — Всем нужны деньги, не обойтись без них даже мертвым! — вздохнул поденщик-ташкентец и, вынув завернутый в поясе штанов бязевый мешочек, отсчитал рубль серебром и медяками. Если бы у Юлчи были в эту минуту деньги, он отдал бы все, но у него не было даже стертого медяка. Юноша чувствовал себя неловко перед товарищами, и в то же время ему хотелось обнять и расцеловать каждого из них. Простые и с виду грубые, они казались ему в эту минуту самыми добрыми, самыми великодушными людьми во всем свете. Ярмат собрал лежавшие на скатерти деньги, зажал их в руке. — Все остальные заботы я беру на себя — всякие там тряпки и мелочь я мигом раздобуду. Вы кончайте пить чай и принимайтесь за работу. А ты, Шакасым, отправляйся в свой шалаш. Я скоро вернусь, только соберу женщин, которые окажутся поблизости. Без них в этом деле не обойтись. — Вашу доброту я и на том свете не забуду! Только довелось бы мне помочь вам не в горе, а на тое. — Шакасым вскочил и побежал к своему шалашу. Перед ужином, уже в темноте, поденщики и батраки опустились на колени и, молитвенно сложив на груди руки, склонили головы. Юлчи прочел как умел коротенькую суру[41], которой еще в детстве научила его мать. Когда он кончил, все простерли руки, поминая душу усопшей. За ужином никто не проронил лишнего слова. Один из поденщиков сказал только: — Чистой души женщина была. Земля легко поддавалась, раскрывая | Книги автора
|
