Ирена, — мы снова будем учиться, работать. И обязательно поедем путешествовать. И еще… сможем любить, кого захочет сердце.
— Кого захочет сердце, — задумчиво повторила Леля и покраснела.
Ирена заметила это и задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:
— Тетя Марта намекнула мне, что пан Казимир к тебе неравнодушен, что его будто подменили с тех пор, как ты появилась в отряде…
— Глупости все это! — зарделась смущенная Леля.
— Почему? — засмеялась Ирена. — Ты красивая! Тебя не мудрено полюбить, Лелька! Ты умная, веселая и отчаянная! Помнишь, как удрала с фабрики? А как ты поешь!
— Перестань, — попросила Леля. — «Земста» такой, такой… В общем, непохожий ни на кого.
— Он тебе нравится, да? — не унималась Ирена. — Какое счастье, должно быть, пройти жизнь с любимым человеком. Разве это не так?
— Не знаю. Быть может, и так, — перестала вдруг спорить Леля. — Видно, не зря меня дразнили «ведьминой дочкой», раз я очаровала самого пана Казимира. Только ни к чему это. Я «Земсту» очень уважаю, но ему уже далеко за тридцать. И потом…
Леля явно чего-то недоговаривала.
— Что потом?
— Мне нравится Стах Каминский, — призналась вдруг Леля.
— Неужели влюбилась? — ахнула Ирена.
— Не знаю… Стах такой веселый и интересный. Он так красиво говорит о любви…
— Эх, Лелька, Лелька! Ничего-то ты не понимаешь! «Земста» сумел бы сделать тебя счастливой… А Стах мальчишка.
— Ну, что я могу поделать? — сказала Леля, чуть не плача. — Жалко его, а сердцу не прикажешь. И потом он мне и не заикнулся о своей любви. Не пойму я его! Недавно своими ушами слышала, как он ответил одному из ребят, что любовь и война — несовместимы, что с этим надо подождать до конца войны. А сам при встрече смотрит на меня, как на образ, и молчит, душу мне терзает. А со Стахом мне легко. И давай не будем больше об этом говорить.
Кисинская операция удалась. Партизаны подпилили телеграфные столбы, чтобы оборвать связь с Гралевом, Млавой, Цехановом и другими близлежащими
селами и городками, взорвали комендатуру, склад с боеприпасами и выпустили из бараков на волю всех узников. Часть освобожденных разбежалась по своим деревням, а часть укрылась в Лидзбарских лесах.
У отряда «Земсты» стало традицией после каждой вылазки, будь то зимой или летом, собираться у огромного костра в чаще Лидзбарского леса. Они обсуждали подробности операции, подшучивали над теми, с кем случались казусы, вспоминали с грустью дом, родных.
Ирена жила теперь делами партизанского отряда и по мере сил помогала ему. Сборы у костра она особенно любила. Родной лес обступал их со всех сторон сплошной стеной. Пляшущие тени от кустов и огромных елей создавали впечатление чего-то необычного, сказочного. Лица партизан, освещенные красноватыми отблесками огня, казались отлитыми из бронзы. О близком конце войны говорили как о деле решенном. Еще 22 июля 1944 года в освобожденном городе Хелм Краевой Радой Народовой был создан Польский Комитет Национального Освобождения — временный орган исполнительной власти. Теперь Комитет перенес свою резиденцию в город Люблин и взял там власть в свои руки.
Время понеслось вдруг с невероятной быстротой.
Освобождение
Артиллерийская канонада усиливалась с каждым днем. И если наступало кратковременное затишье, то оно уже пугало. Гралевцы облегченно вздыхали и лица их прояснялись, когда орудия начинали вновь свою перекличку. Значит, фронт приближается, а с ним и долгожданное освобождение.
Советская Армия и наступавшее вместе с ней Войско Польское освободили больше половины польских городов и сел. Шли ожесточенные бои за Варшаву. Она была охвачена морем огня и взорвана фашистами почти полностью. Такая же участь ожидала и другие польские города, но войска второго Белорусского фронта под командованием маршала Рокоссовского наступали так быстро, что не давали осуществиться подлым замыслам оккупантов.
С десятых чисел января 1945 года немцы от мала до велика выгнали всех жителей спиливать в парке деревья, жечь костры, чтобы
отогреть глубоко промерзшую землю и рыть вокруг Гралева окопы. Линия фронта подошла вплотную к городу. Соседние — Насельск, Цеханув и Млава были уже свободны. Гралево лежало всего в трех километрах от старой восточно-прусской границы, и немецкому командованию было приказано именно здесь занять оборону. Городу предстояло вынести все тяготы фронтовой полосы.
Засыпанный снегом, скованный морозом городок снова наполнился, как пять с половиной лет назад, шумом и грохотом. Только не от барабанного боя и победных бравурных песен. Грохот создавали санитарные и товарные составы, которые один за другим, не задерживаясь, проносились мимо маленькой гралевской станции к бывшей немецкой границе, нетерпеливые гудки сотен автомашин, переполненных ранеными, груженные ящиками с награбленными у поляков произведениями искусства: картинами из варшавских музеев и дворцов, гобеленами, фарфором. Машины с трудом пробивали себе дорогу среди пеших немецких беженцев, которые тоже стремились к старой немецкой границе. Фабрика дождевиков спешно эвакуировалась в Гамбург. Туда же угнали и триста гралевских работниц.
Ирена с сестренками вернулась в Гралево пятнадцатого января. «Земста» с партизанским отрядом освобождал от полицаев и немецких помещиков близлежащие от Гралева и Бурката фольварки и деревни, чтобы они достались польскому народу целыми, неразграбленными. В дальнейшем «Земста» думал влиться с отрядом в ряды Войска Польского и идти на запад до самого Берлина.
Ирена с сестренками осторожно пробралась к своему дому. Убедившись, что ненавистный Краузе сбежал, они вошли в квартиру. Долго оставаться здесь было опасно, и сестры укрылись в подвале. Но даже его толстые стены содрогались от артиллерийского обстрела. Свеча то и дело гасла, воздух подвала наполнялся густой угольной и известковой пылью. На улицах города на снегу чернели трупы. Хоронить немцев было некому, и с ними расправлялось голодное воронье.
…18 января 1945 года с раннего утра через Гралево шли последние немецкие машины
