Категории

Читалка - Допрос


касаниями, её беспримерным пониманьем забот сына — Новиков не понимал. И, наверное, не очень хотел понять.

Отец как-то сказал Новикову, что первая половина совместной жизни мужчины и женщины это кромешная борьба: мужчина борется с женщиной, чтоб она осталась какой была, женщина борется с мужчиной, чтоб, он, наконец, изменился.

— А вторая половина? — поинтересовался Новиков, усмехаясь (он то ли ничего не понял, то ли не поверил; скорей, первое, хотя сам решил, что второе).

— Вторая половина, бывает только у тех, кто решил смириться. Мужчина с тем, что такой, как в прошлом, женщина уже не будет, и незачем ждать, а женщина с тем, что мужчину не изменишь, придётся пользоваться тем, что есть.

— Выход есть какой-то? — спросил Новиков.

— Нет, выхода никакого нет, — спокойно ответил отец.

Новиков внутренне посмеялся, решив, что отец слишком обобщает.

Хотя одно, конечно, запало в душу. То, что мать хотела немного подправить и переделать отца, Новиков знал. Отец был грубоват, отец не хотел менять жилплощадь, отец упрямо свистел в доме, просвистывая, по мнению матери, и так нехитрый семейный бюджет.

Но что хотел отец от матери, Новиков понять не мог при всём желании. Какой мать могла быть раньше — если она может быть только такой, какая есть?

Мы ж знаем уже, что у матерей не бывает юности.

— Надо что-то решать, сынок, как быть-то? — спросила мать, когда Новиков уже вышел в подъезд.

— Вечером приду — поговорим, — ответил Новиков, — Мы ещё с Лёшкой посоветуемся.

— Сынок, — вдруг сказала мать таким голосом, будто решилась на что-то, — Может, и не надо ничего? Связываться с этой мразью. Они же убить могут. Может, чёрт бы с ними?

Слово «чёрт» мать произносила редко. Не походя и всуе, как все остальные люди, а с религиозным чувством; её черт — был настоящий чёрт, и вспоминала она его хоть и с явным отторжением, но и со смирением тоже, потому что зло огромно и неизбывно.

— Ты что? — ошарашенно оглянулся Новиков.

Мать просто смотрела на него,

ничего не говоря, каким-то глупым, коровьим взглядом. Было бы что-нибудь в руках — так и кинул бы. Не в мать, не в мать… но об пол точно.

* * *

Ему часто хотелось броситься целовать, а лучше повалить Ларку прямо в прихожей — но она степенно подходила ко всем этим забавам. Такая поспешность чем-то унижала её женское достоинство. Должны быть соблюдены ритуалы: приготовление кофе, разговор, обсуждение новостей… на кухне, кстати, тоже ничего не должно происходить — для этого есть комната.

В комнату Ларка всегда шла будто бы нехотя, норовила то задержаться в прихожей, то что-то срочно переложить в шкафах, то вообще отправить Новикова, скажем, за хлебом. Без хлеба приступить, конечно же, никак нельзя.

Сегодня Ларка традиционно подставила тёплую и почему-то чуть липкую щёку, и сразу попросила:

— Слушай, Новиков, сбегай за кофе. А то мне нечем тебя напоить.

— Я не хочу кофе, — ответил Новиков, стараясь улыбнуться.

Признаться, он кофе не очень любил и пил с Ларкой за компанию.

— Да ладно, сбегай, — сказала Ларка и тихонько толкнула его в грудь.

Новиков хотел было переиграть ситуацию, потянулся поцеловать Ларку, что-то невнятное зашептал, но она с улыбкой отстранилась:

— Тихо-тихо! — сама приоткрыла ему дверь, и добавила вслед, — И минералки купи.

Было бы что-нибудь в руках — так и кинул бы. Не в пол, а в Ларку.

Он вышел на улицу, и долго стоял у подъезда, под козырьком.

Отдышался и побрёл к магазину. Был уверен, что Ларка смотрит на него, долго терпел этот взгляд, потом не выдержал и оглянулся на её окна. Но никто и не думал на него смотреть.

Минералку купил в стеклянной бутылке.

Дверь Ларка, естественно, закрыла на все замки. Пришлось звонить и дожидаться пока она раскупорит все засовы.

— Чего так долго? — спросила, открыв.

— Очередь была, — ответил Новиков.

— Чего-то ты опухший какой-то? — усмехнулась Ларка, — Пил, что ли?

— У меня проблемы, — сказал Новиков, глубоко не нравясь себе в эту минуту ни взятой интонацией,

ни произнесением чужих и неприятных слов.

Всё-таки куда уместнее было бы разодрать эту Ларкину домашнюю рубаху, вытащить её белые сиськи… а потом уже поговорить, используя нормальную человеческую речь.

Вообще ему раньше даже нравилась эта её неспешность: за ней будто бы скрывалось чувство красивой девичьей гордости.

«Мужчина выдумывает свою женщину сам, — сообщил как-то Новикову отец, — Ценность её в том, насколько точно женщина угадывает то, что про неё выдумали, и соответствует этому. Потом ей весь этот театр, естественно, надоедает и в какой-то момент она сообщает, что имеет право побыть самой собой».

Новиков попытался применить отцовские слова к, например, этой вот ситуации, но махнул рукой и пошёл пить кофе.

— Рассказывай уже, — попросила Ларка, выставляя чашки с кофе.

С Ларкой было, конечно, труднее, чем с матерью.

Новиков смотрел в чашку и рассказывал будто бы не Ларке, а куда-то в пространство. Было проще оттого, что она молчала, и, — что совсем на неё не было похоже — даже не притрагивалась к своему кофе. До сих пор Лара всё выпивала, что приготавливала себе в кофейнике, и, кстати сказать, никогда ничего не оставляла в кафе.

Новиков поведал обо всём, разве что не стал расписывать, как именно его били. Он и матери про это не говорил.

— Бедный, — сказала Ларка, когда Новиков замолчал. Поднялась, прижала его голову к себе. Ему стало так хорошо, что он едва не расплакался.

«Мать и жена… — думал нежно и почти пьяно Новиков, — Жена и мать… Никогда не предадут… Самые близкие…»

— Как бы их наказать бы, — сказала Ларка твёрдо.

Новикову очень понравился её голос — он снова почувствовал себя куда сильней и уверенней.

— У Лёшки есть одна идея, — сказал Новиков, и добавил чуть хрипло, — Давай кофе-то допьём.

Ларке идея Лёшки про кровь на обоях очень понравилась.

— И тебе тоже надо побои снять, — сказала Ларка, — Надо в трампункт идти, там тебе выдадут справку. С этого надо начинать.

— Да у меня вроде не видно побоев… Они как-то