Читалка - Путешествие Демокрита

царил произвол, забыть обиды и несправедливость, смотреть, как вчера еще свободные граждане, спасая свою жизнь и имущество, раболепствуют перед насильниками, у меня не было сил. Мы подняли восстание, надеясь, что горожане нас поддержат. Но они испугались спартанцев, войска которых стояли в крепости на границе. Пришлось бежать, и вот я здесь, в Египте.

— Неужели ты не жалеешь о случившемся? — спросил Демокрит. — Гражданская война — бедствие для обеих сторон. Ты, по–видимому, очень любишь свою страну, если решился открыто выступить против насильников, а теперь вынужден жить в изгнании, вдали от родины?

— Нет, не жалею! Здесь, по крайней мере, я могу говорить все, что думаю, рассказывать людям правду о том, что произошло, готовиться с моими друзьями к новым битвам. Будет день, и мы еще вернемся в Мегары!

— Что ж, может быть, ты и прав, — задумчиво сказал Демокрит. — Бедность в демократическом государстве действительно лучше того, что глупцы называют счастливой жизнью в государстве, управляемом захватчиками. Это так же ясно, как то, что свобода — лучше рабства.

Пир приближался к концу. На небе зажглись первые звезды. Гости начали прощаться, и Аркесилай не задерживал их, зная, что Демокриту завтра с восходом солнца нужно быть уже на корабле.

ЖИВОЙ БОГ

Корабль, покачиваясь на мутной нильской волне, плыл в Верхний Египет. Прошло уже трое суток с тех пор, как Демокрит покинул Навкратис. Целые дни стоял он у борта, расспрашивая кормчего обо всем, что казалось ему интересным, и тщательно отмечал на листе папируса увиденное и услышанное. Кормчий, которого звали Пайсий, охотно рассказы- , вал Демокриту о Египте и египтянах. Паисий уже тридцать лет водил суда по Нилу, знал все встречающиеся на пути мели, одинаково уверенно управлял кораблем и при свете дня и в кромешной темноте африканской ночи.

На четвертый день корабль, оставив русло реки, поплыл по затопленным разливом Нила низинам напрямик к Мемфису. Даже для опытного кормчего путь до

Мемфиса был труден. Многочисленные островки, образованные разливом, полузатопленные деревья, наносы ила — все это заставляло рулевого быть очень осторожным. Беды можно было ожидать каждую минуту. Теперь от болтливого Паисия нельзя было добиться ни слова. На все вопросы он только досадливо отмахивался рукой, внимательно всматриваясь вперед.

— Посмотри‑ка, — вдруг обратился Паисий к Демокриту, указывая направо, — вон пирамиды, о которых ты все время спрашивал. Они стоят далеко от Нила, но так велики и высоки, что их видно отсюда.

Демокрит вгляделся и увидел возвышающиеся над горизонтом неясные в вечерней дымке громады пирамид. По просьбе Демокрита корабль пристал к берегу возле небольшой деревушки.

Кормчий отвел спутников в дом своего знакомого и, оставив их отдыхать, пошел нанимать провожатых, чтобы утром следующего дня отправиться к пирамидам.

В доме, куда Паисий привел Демокрита и Диагора, была лишь одна комната, в которой жила семья хозяина. Сюда же на ночь загнали двух овец и козу. Комната выглядела пустой и мало чем отличалась от хлева. Среди бедной утвари выделялся лишь один предмет — красиво расписанный изящный глиняный кувшин. Оказалось, что хозяин дома — гончар, а этот кувшин он еще не успел продать. Два дня назад за ним должен был прийти заказчик и принести деньги. Но почему-то его все нет, и если не будет и завтра, то семье не на что будеть купить даже хлеба.

Хозяин жаловался Демокриту на свою нелегкую жизнь, рассказывал, что едва сводит концы с концами. Другим он делает роскошные кувшины, сам же не имеет ни одной красивой плошки. Своего сына хозяин хотел бы обучить бальзамировать трупы и делать мумии. Это гораздо выгоднее, чем быть гончаром. Хорошо, если бы это удалось, но деревенскому старосте придется дать большую взятку, чтобы он разрешил сыну учиться у работавших на кладбище могильщиков. По египетским законам дети обязаны наследовать профессию родителей.

Демокрит впервые попал в дом простого египтянина и с интересом приглядывался

ко всему, что отличало жизнь египтян от будничной жизни греков. Прежде всего его удивила необычайная набожность хозяев, точнейшее соблюдение строгих религиозных предписаний. Хотя хозяин был гончаром, все члены семьи пили только из медных сосудов. Пить из глиняных считалось грехом. Так как медь легко зеленеет, сосуды сразу после трапезы начинали чистить. Причем каждый чистил свою кружку, в то время как у греков мытье посуды было обязанностью рабыни или хозяйки дома.

На другой день Демокрит с интересом наблюдал за работой хозяев. Гончар встал на заре, принес откуда‑то на голове ведро воды и, вылив его в большой чан, где лежала глина, начал усердно мять ее руками. В это время хозяйка, высыпав в корыто пшеничную муку, стала усердно месить тесто ногами. Затем, вынеся на плечах корыто на улицу, она начала растапливать печь.

— Все у них не как у людей, — ворчал Диагор. — Кто это месит глину руками, а тесто ногами? Где видано, чтобы мужчина таскал груз на голове, а женщина — на плечах? Ни один грек не стал бы работать с этими варварами. Они, наверно, и не видели никогда, как работают по–настоящему.

— Напрасно ты так думаешь, — возразил Демокрит. — Египтяне умели делать глиняную посуду задолго до нас, греков, а хлеб они приготовляли еще тогда, когда наши предки ходили в звериных шкурах и искали себе пропитание в лесах. Вероятно, египтяне тоже считают нас дикарями за то, что мы, подобно им, не моемся четыре раза в сутки, не стрижем себе через день волосы и носим шерстяные плащи вместо полотняных одежд. В чужих обычаях всегда замечаешь все непривычное, а свое, даже нелепое, кажется правильным.

Когда утром пришли проводники, Демокрит, Диагор и Паисий отправились к пирамидам. Идти пришлось недолго. Дорога была выложена огромными каменными плитами, местами растрескавшимися и засыпанными налетевшим с запада песком. Зелени становилось все меньше и меньше, пока, наконец, она не исчезла почти совсем, а впереди, насколько хватал глаз, тянулась песчаная равнина