Читалка - Маленькая ручка

с детьми, как все мы? И все заранее смеялись над глупостями, которых не преминет наделать у Шевире бедняжка Виолетта Лепертюи.

Она не была так глупа, как считалось. И даже способна выполнять работу по хозяйству, которую ей поручали, при условии, однако, что ей подробно объяснят, чего от нее ждут. Наделенная чудесной памятью, восполнявшей полное отсутствие личной инициативы, карлица принималась за работу, как робот, и ничто не могло ее остановить до выполнения задания. Однажды, в сильную засуху, когда Лазели приказала ей полить цветы в саду, опорожнив по меньшей мере двадцать леек, разразилась гроза, и, несмотря на сильный ливень, полоскавший землю, Виолетта продолжала под проливным дождем таскать и опорожнять лейки, считая их по дороге: «…двенадцать, двенадцать, двенадцать, тринадцать, тринадцать, тринадцать…» чтобы ни одной не забыть. Никто не смог бы убедить ее прекратить поливку, когда за нее взялось небо.

Лазели и Огюст были дружной четой до того самого дня, когда Огюст совершил ошибку, которой Лазели так ему и не простила.

Одна компания по недвижимости, основанная в 1918 году и объединявшая три-четыре семьи, проживавших в регионе, владела большой частью островов архипелага. У Огюста Шевире была в ней своя доля за три гектара разрозненных земель, унаследованных от родителей. Двадцать лет спустя, в 1938-м, остальные акционеры, связанные между собой семейными узами, предложили Огюсту выкупить у него его долю для воссоединения владений. Огюст подумал. Но недолго. Он был в расцвете лет — сорок два, — и ловля омаров была очень доходным делом, если у тебя есть достаточно крепкое судно, чтобы без последствий вынести плавание и опасности скалистого плато Менкье, где совершенно точно можно взять самый хороший улов. Лодка Огюста была старой и слишком маленькой для его планов на будущее, но у его не было денег, чтобы купить ту, о которой он мечтал. Конечно, он мог бы занять у тестя, который не отказался бы помочь, но у Огюста была собственная гордость, и он хотел выкрутиться

один. К тому же папаша Бетэн часто разговаривал с ним свысока, что его раздражало.

Предложение компании попало в точку. Перспектива расстаться со своей долей его не радовала, но было решено, что за ним останется дом и сад на большом острове; в конце концов, остальное было лишь невозделанной землей, пустошью, не поддающейся обработке; он подумал, что, если это продать, оно никуда с архипелага не денется. Никто не помешает ему там гулять. И потом, мысль о новой лодке, которую он наконец сможет купить, настолько его возбуждала, что он подписал акт о продаже. Но не сказал об этом жене.

Впервые в жизни он что-то от нее скрыл. Почему? Ему было бы трудно сказать: в конце концов, земли принадлежали лично ему, и он имел полное право делать с ними все, что захочет. Однако инстинктивно он предпочел промолчать. При ее характере, Лазели была способна устроить скандал из-за этой продажи, он бы поддался на уговоры — и прощай, лодочка! Огюст и не догадывался, до какой степени эта ложь через умолчание усложнит ему жизнь.

Лазели потребовалось немного времени, чтобы вывести его на чистую воду. Покупка новой лодки ее удивила, но Огюст выкрутился, рассказав про сбережения и кредит, который якобы взял. Именно слово «кредит» и встревожило Лазели. Кредит — это означало векселя. Когда она была маленькая, то слышала, как отец с презрением говорил о «смазливых молокососах, что живут на векселя и долговые расписки». Она сначала подумала, что вексель — это род киселя, чем насмешила папашу Бетэна. Он объяснил ей, что векселя выдают малодостойные люди, которые, пытаясь прыгнуть выше головы, живут не по средствам, покупая то, за что не могут заплатить; что это всегда заканчивается плохо; что лучше себя ограничивать и ждать, пока у тебя будет, на что приобрести то, что ты хочешь, не влезая в долги.

И Лазели принялась трясти Огюста, чтобы выжать из него подробности, и тот, не умевший врать и уставший от разговора, клонившегося к буре, в конце концов сказал правду.

Лазели потеряла дар речи,

и Огюст впервые в жизни увидел, как из глаз его жены брызнули слезы. Несколько слезинок, не больше. Дар речи к ней быстро вернулся. Вместе с глухим голосом, который ему тоже был незнаком.

— Ты это сделал? Ты посмел со мной так поступить? И мне не сказал? Ты продал Субретань и Жентэ?

Последовал поток бранных слов. Огюста называли дырявым башмаком, взбесившимся угрем, конопатчиком проклятым. Под конец Лазели, чьи глаза искрились от гнева, пообещала ему, что никогда, никогда больше с ним не заговорит. Дорого он заплатит за свою новую лодку! Всю жизнь она заставит его платить за нее!

Покуситься на земли, лишиться их было для этой потомственной крестьянки страшнее, чем самой покалечиться. Да еще Шозе! Эти острова занимали все ее сердце и мысли еще с самого детства. Она гордилась тем, что владеет несколькими их пядями, пришедшими к ней в браке с Огюстом Шевире. Может быть, то, что он был законным владельцем частички островов, в какой-то мере и помогло Огюсту тогда ее соблазнить и заставило ее согласиться разделить его жизнь. Никогда Лазели не хотелось владеть драгоценностями, красивой одеждой или даже роскошным домом. Ей было достаточно маленького каменного домика Шевире, особенно когда провели водопровод и электричество. Бесценным подарком казались ей эти три гектара, ставшие ее собственностью. Благодаря этим семейным владениям она больше не была чужой, которую остров терпел лишь, так сказать, на один прилив. Отныне у нее была собственная земля под ногами; она чувствовала себя здесь желанной, хозяйкой и госпожой. И вот эта тайком совершенная сделка выбрасывала Лазели из ее королевства и оставляла обкраденной, снова чужой и безутешной, как разбитые лодки, гниющие на дне проливов.

Никогда Лазели, больше интересовавшаяся рыболовными крючками, чем ботаникой, не чувствовала, до какой степени она привязана ко всему на острове, что не было связано с морем; ко всей этой каменистой суше, к тропинкам, перелескам, лужкам, растительным формам и запахам. Годами она шагала