Ваши цитаты
Войти
|
Меню пользователя
|
Читалка - Маленькая ручка
Цитата: Ваш комментарий:
Анонимная заметка
Женевьева Дорманн Маленькая ручка
Час ночи, улица Бак, Париж. На дворе апрель. Полная, огромная луна скользит по деревьям потайного сада — неожиданного оазиса, в который попадаешь, пройдя через подъезд здания в самом конце улицы. В глубине сада — дом начала XIX века, дом патрицианский, кряжистый и богатый, такой же анахроничный, как и этот урезанный сад, и почти такой же ширины. Этот дом со стенами из белого камня, треугольным фронтоном, высокой шиферной крышей, деревянными ставнями и приподнятым крыльцом под стеклянным навесом, раньше наверняка выглядевший внушительно, сегодня кажется раздавленным более современными жилыми громадами, нависающими над ним. Посреди лужайки, перед домом, — каменный бассейн с округлыми краями, стертыми животами поколений детей, завороженных водой, мореплаванием в миниатюре или добычей золотых рыбок, отбрасывающих беглые рубиновые отблески на фоне темного ила. Стоя на одной ноге в центре бассейна, каменный Амур воздевает пухлую руку к луне, обливающей его молочным светом. На голове у него парик из голубиных испражнений. На лужайке — забытый мяч, а подле изгороди из бирючины — старая чугунная лягушка с разинутой пастью для игры в бочку, уже целый век глотающая свинцовые кругляши. Ставни в доме закрыты, кроме одного окна на втором этаже, распахнутого настежь и освещенного изнутри. В этой комнате спит молодой человек, вернее, молодой мужчина, — один на двуспальной кровати. И хотя место слева не занято, спящий ограничивается местом справа, как это делают ласковые правши, раз и навсегда избирающие для себя это место — самую удобную стратегическую позицию для любовных похождений их наиболее ловкой руки. Покорные привычке, одиноки они или нет, они не сдвинутся отсюда с годами, даже когда любовь станет для них лишь далеким воспоминанием, и умрут в восемьдесят лет на правой стороне той кровати, на которой любили в двадцать.
У спящего человека на левой руке тонкое обручальное кольцо. Его зовут Сильвэн Шевире. Ему тридцать девять лет. Он спит, как младенец, — глубоко, ровно и незаметно дыша. Он в одних трусах, одна нога согнута в колене, другая вытянута до самого конца кровати, за край матраса. У него стройное тело, широкие плечи, а его мощная шея — шея крестьянина. Лежа на животе, положив голову боком на подушку, он спит, как плавают по-индейски: выбросив правую руку вперед, протянув ее под подушкой в продолжение плеча, а другую вытянув вдоль тела. Настольная лампа, которую он забыл погасить, освещает его прямой, немного крупный нос, волевую челюсть и ухо с чувственно загнутой мочкой, говорящей, возможно, о вспыльчивости, но совершенно точно о щедрости. Его полуоткрытый рот выдает склонность к чревоугодию. Веки, окаймленные длинными ресницами, придают что-то детское и женственное щеке, затемненной растущей ночной щетиной. Черные, густые, ладно подстриженные волосы — ни слишком длинные, ни чересчур короткие — по-юношески ерошась стерней, осеняют лоб. На полу, под левой рукой, свисающей с края матраса, лежат очки и разрозненные листки документа, который он, по всей видимости, изучал, а затем бросил, прежде чем уснуть. Его можно понять: на рассыпавшихся страницах только колонки цифр, графики, усыпляющие заголовки, набранные жирным шрифтом: «Влияние немецких процентных ставок на стоимость франка»… Или: «Уровни развития и меры по структурному урегулированию». Только по этим наводящим скуку страницам и можно догадаться о профессии уснувшего человека, молодого финансового инспектора, технического советника при кабинете министра. Действительно, обстановка его комнаты, редкие находящиеся в ней предметы и мебель говорят скорее о занятии, связанном с морем, чем о работе, имеющей отношение к деньгам. Стены, обитые бежевой тканью в тон паласу, голы, за исключением стены напротив окна. Большая ее часть занята гигантской |
