произошло что-то менее ужасное. И тебя не пришлось бы собирать по кусочкам.
— Ну да… Собирать. Захотел — сломал, захотел — собрал. Клево!
— Ну а что ты хотела?
— Да как тебе сказать… Наверное, чтобы ты не трахал на моих глазах моего мужа и не унижал меня, чтобы сломить его… Ты — жестокий садист и деспот, Люциан.
Он внимательно на меня смотрел. И слушал. Вот блин! Знать бы, что сейчас творится за этой непроницаемой хрустальной завесой.
— Надеюсь, теперь ты все сказала?
— Пока да.
— Великолепно.
И с этими словами он с размаху всадил в меня иглу. Я ахнула. Рука Люциана сжала мое бедро. Вторая нажала на поршень. И стало больно. Очень. Не знаю, что это был за препарат, но ощущение было адское. Будто в меня вводят расплавленный свинец. И волны от него расплываются кругами по всему телу, все дальше и дальше.
— Ты от этого ловишь кайф, да? — прохрипела я, стараясь подавить болезненный стон.
— От чего?
— Ты знаешь, что мне больно. И тебе приятно. Ты заводишься, да? И еще больше оттого, что делаешь больно женщине. Ты же все-таки больше гетеро, чем би.
Стало еще больнее. Я сжалась.
— Тише, милая, тише, — его рука нежно поглаживала мое бедро. — Расслабься. Будет не так больно… Вот и хорошо… Умничка… Знаешь, ты права, я ловлю кайф, когда делаю больно. Меня это заводит. Особенно если я знаю, что делаю больно тебе. А ты всегда была шалопайкой. Очаровательной и вздорной шалопайкой. Приходилось тебя наказывать. И мне очень нравилось это делать. Очень! Потому я всегда был против того, чтобы лишать тебя возможности нарываться на неприятности.
— Педофил!
— О нет. Тогда ты уже стала взрослой. Вернулась из пансиона. Я глазам своим не поверил. Ты ведь была для меня одинокой малышкой с вечно разбитыми коленками. Избалованным кукленком. А потом ты выросла. А я не хотел этого замечать. Долго не хотел. И это была моя первая ошибка.
— А вторая?
— Вторая… — Люциан покачал головой и ничего не ответил. — Я смотрю, вместе с внешностью,
ты избавилась от шрамов, детка.
Он вытащил иглу и прижал к больному месту ватку.
— Будет больно нажимать на эту ягодицу. Пару дней, — предупредил Люциан.
— Всего-то пару? Как же это мало для твоего удовольствия.
— Не беспокойся, дорогая. Я своего не упущу, — он склонился к самому моему уху. — Кстати, я забыл тебе сказать. Таких уколов нужно сделать десять. Два раза в день. Вечерком я повторю. Представляешь, длинная иголка входит в твою нежную упругую попку…
— Сволочь!
— Да! Хотя я предпочел бы войти в тебя несколько иным способом, но я терпелив. Я подожду. И поверь, я буду растягивать удовольствие елико возможно.
Он резко поднялся и натянул на меня одеяло. Я улеглась на живот и засунула руки под подушку. Дрожь прошла. Злость тоже. Но от последних слов Люциана меня все еще обдавало жаром. Да. Он будет растягивать удовольствие. Когда дорвется. И я буду ждать. Я так долго ждала… И даже перестала надеяться. Но что-то мне подсказывало, что это вряд ли будет долгожданное воссоединение. Это будет битва. Битва, в которой победитель известен заранее.
— Дженкинс! — Люциан широко распахнул дверь. — Позовите Талию. Пусть приступает к дежурству. А Томпсон будет на связи. Каролина? Готова? Отлично. Повеселимся… Талия? Миссис Меллон сейчас заснет. Ни на шаг от нее не отходить. Вы знаете инструкцию. Звоните немедленно. В любое время. Когда она проснется, покормите. И больше никаких капельниц.
— Да, сэр.
В комнату заглянула медсестра, которая дежурила у моей постели, когда я очнулась первый раз. Заметив, что я настороженно на нее смотрю, она улыбнулась и тихонечко прикрыла дверь.
Я облегченно расслабилась. Теперь можно передохнуть.
Глава 5
Я сидела в кресле в небольшом уютном садике. Ноги мои устроились на небольшом пуфике. Рядом стоял столик с фруктами. Сок. Вино. Ноутбук. Но без подключения к глобальной сети. Развлекайся — не хочу. Только никакого общения, кроме тюремщика и обслуживающего персонала.
Я запрокинула
голову и проводила взглядом очередное облако. Райское местечко. Прям золотая клетка для плененной принцессы. Достаточно теней и света. Цветы. И плющ. Ну как же без него? Надо же чем-то прикрыть высокий забор, ограждающий территорию Хранилища Арки от взоров простых смертных. Ну и заодно не дать пленникам — если таковые по нелепой случайности будут еще жить, дышать и даже иметь некоторую свободу передвижения — лишний раз любоваться жизнью за забором.
Я пошевелилась, меняя положение. Ягодицы болели. Чертовы уколы. Остался еще один — и все. Через недельку я смогу сидеть, не морщась. Хорошо, что синяков не оставалось. А то та еще красота. С другой стороны, кому на меня смотреть, кроме тюремщика? А этому тюремщику, чем больше синяков, тем лучше. М-да.
Но уколы помогали. Я поправлялась буквально на глазах. И ради этого я готова была сколько угодно спать на животе и сидеть на мягких подушках. Почему меня не лечили раньше этим чудо-препаратом? Да потому что это очень больно. А мой дорогой Палач решил, что я уже достаточно от него натерпелась. Ну не душка ли?
Люциана я почти не видела. Не считая тех моментов, когда он заходил сделать мне укол. Десять минут — и он исчезал. Дай бог, если мы обменялись с ним тройкой фраз за каждую встречу. Все четко и по-деловому. Ничего лишнего.
Иногда я ловила на себе его задумчивый взгляд. Задумчивый и серьезный. Но он молчал. А я ни о чем не спрашивала. На самом деле, я не знала, что ему говорить и о чем спрашивать. Обмениваться вежливыми банальностями не хотелось. А признания в вечной любви выглядели бы в данный момент дикими и нелепыми. И вообще. Я просто не представляла, что делать. Но надеялась, что со временем разберусь.
Я разжевала кусок сыра, закусила виноградиной и тут услышала голоса. Разговаривали где-то за деревьями. Как жаль, что я не могу ходить! Точнее, могу, но очень медленно, опираясь на костыль или на кого-нибудь сильного и большого. Самой передвигаться мне пока не позволяли. Эх, обидно. Давненько я не подслушивала
