веру. Глубоко верующим христианином был и великий химик Д. И. Менделеев (1834–1907), разработавший в XIX веке периодическую систему элементов. Академик И. П. Павлов (1849–1936), физиолог, лауреат Нобелевской премии, также являлся православным. Известно, что он был прихожанином Знаменской церкви в Ленинграде. Он получил образование тогда, когда психологи говорили об одних «душевных процессах», отрицая наличие у человека души. Но Павлов сумел оторваться от «психологии без метафизики»; вот что он сказал о бессмертной человеческой душе: «Я изучаю высшую нервную деятельность и знаю, что все человеческие чувства… связаны, каждое из них, с особой клеткой человеческого мозга и ее нервами. А когда тело перестает жить, тогда все эти чувства и мысли человека, как бы оторвавшись от мозговых клеток, уже умерших, в силу общего закона о том, что ничто — ни энергия, ни материя — не исчезает бесследно, и составляют ту душу, бессмертную душу, которую исповедует христианская вера».
Блез Паскаль (1623–1662), французский религиозный философ и математик.
Земную науку надо понять, чтобы ее полюбить, а Божественную надо полюбить, чтобы понять ее.
«Умрет в красных сапогах»
Когда Александр II родился в Москве в 1818 году, императрица Александра Феодоровна приказала спросить славившегося тогда в Москве юродивого Феодора о том, что ожидает новорожденного. Феодор отвечал: «Будет могуч, славен и силен, будет одним из величайших государей мира, но все-таки, — произнес он с ужасом, — умрет в красных сапогах». Трудно было предвидеть, что это относилось к окровавленным и раздробленным ногам царя-мученика.
Из письма Пушкина к Чаадаеву
Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище
. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — как, неужели всё это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел вас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к Государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человек с предрассудками — я оскорблен, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал. (перевод с французского) 19 октября 1836 года
Антуан Беккерель (1852–1908), французский физик, предвестник открытия радиоактивности.
«Именно мои работы привели меня к Богу, к вере».
Судьба декабриста
Оптинский старец Варсонофий рассказывает о матери, которой было открыто будущее ее сына — одного из декабристов, Кондратия Рылеева.
Вот этот рассказ.
«Когда сыну было три года, он опасно заболел, находился при смерти; доктора говорили, что не доживет до утра. Я и сама об этом догадывалась, видя, как ребенок мечется и задыхается, — и заливалась слезами. Я думала: „Неужели нет спасения? Нет, оно есть! Господь милостив, молитвами Божией Матери Он исцелит моего мальчика, и он снова будет здоров… А если нет? Тогда, о Боже, поддержи меня, несчастную!“ И я в отчаянии упала перед ликами Спасителя и Богородицы и жарко, горячо, со слезами молилась.
Наконец, облокотившись возле кроватки ребенка, я забылась легким сном. И вдруг ясно услышала чей-то незнакомый, но приятный, сладкозвучный голос, говорящий
мне: „Опомнись, не проси Господа о выздоровлении ребенка… Он, Всеведущий, знает, зачем хочет, чтобы ты и сын твой избежали будущих страданий. Что, если нужна теперь его смерть? Из благости, из милосердия Своего Я покажу тебе — неужели и тогда будешь молить о его выздоровлении?“ — „Да, буду!“ — „Показать тебе его будущее?“ — „Да, да, я на все согласна“. — „Ну, так следуй за Мной“. И я, повинуясь чудному голосу, пошла сама не зная куда. Передо мной возник длинный ряд комнат. Первая, по всей обстановке, была та, где теперь лежал умирающий ребенок. Но он уже не умирал. Не слышно было предсмертного хрипа, он тихо, сладко спал, с легким румянцем на щеках, улыбаясь во сне. Я хотела подойти к кроватке, но голос уже звал меня в другую комнату. Там находился крепкий, резвый мальчик, он уже начинал учиться, кругом на столе лежали книги, тетради. Далее я видела его юношей, затем взрослым, на службе. Но вот уже предпоследняя комната. В ней сидело много незнакомых людей, они оживленно разговаривали, спорили о чем-то, шумели. Сын мой возбужденно доказывал им что-то, убеждал… Следующая комната, последняя, была закрыта занавесом. Я хотела было направиться туда, но снова услышала голос, сейчас он уже звучал грозно и резко: „Одумайся, безумная! Когда ты увидишь то, что скрывается за этим занавесом, будет уже поздно! Лучше покорись, не выпрашивай жизнь ребенку, теперь еще такому ангелу, не знающему зла…“ Но я с криком: „Нет, нет, хочу, чтобы он жил!“ — задыхаясь, спешила за занавес. Тут он медленно поднялся, и я увидела… виселицу! Я громко вскрикнула и очнулась. Наклонилась к ребенку, и каково было мое удивление, когда я увидела, что он спокойно, сладко спит, улыбаясь, с легким румянцем на щеках. Вскоре он проснулся и протянул ко мне ручонки, зовя: „Мама!“ Я стояла недвижимо, словно очарованная. Все было, как во сне, в первой комнате… И доктора, и знакомые, все были изумлены происшедшим чудом.
Время шло, сон мой исполнялся с буквальной точностью во всех, даже мелких подробностях: и
