Читалка - Маленькая ручка

направляемая твердой рукой, никогда не давала течи, и ее методы воспитания, какими бы странными они ни казались, словно бы пошли на пользу ее детям, бывшим более живыми и красивыми, чем другие, что было в высшей степени досадно.

Зимой Лазели, вынужденная из-за погоды оставаться на твердой земле, занималась своим потомством, но как только возвращались погожие дни, ничто больше не могло ее удержать. Тогда она обращалась к Виолетте, приемной дочери Лепертюи, тридцатилетней карлице, которой на вид было двенадцать.

Странное создание, считавшееся на острове дурочкой, обладало тем не менее поразительно ловкими руками. Ей не было равных в починке сетей, вязании, плетении корзин и выполнении тысячи других видов ручных работ, требующих терпения. Не было на свете более уродливого существа. В ширину ее жирненькое тело на коротеньких мохнатых ножках было больше, чем в вышину. Чаща черных вьющихся волос, низко растущих на ее скошенном лбу, курносый нос, глаза навыкате и рот, челюсти которого ложились друг на друга наперекосяк, как коробка с плохо пригнанной крышкой, превращали ее в маленькое чудовище. Единственным светлым пятном была вечная улыбка от уха до уха, открывавшая веером растущие зубы. Никто никогда не видел, как она плачет или дуется, даже когда она терпела насмешки моряков, преследовавших ее, называвших ее «Прямососущей».

Странно, но это ходячее проклятие природы была единственной жительницей острова, способной вызвать улыбку у Лазели. Виолетта ее обожала и начинала скакать вокруг нее, как только та появлялась на дороге.

Однажды Лазели решила нанять ее в служанки и отправилась к Мари Лепертюи договориться о годовой плате за услуги карлицы. Это тоже вызвало пересуды на острове. Сначала из ревности, так как многие другие девушки, считавшие себя более расторопными, чем Виолетта, хотели бы получить ее жалованье. Да за кого себя принимает эта Шевире, что все время проводит на рыбалке, вместо того чтобы самой вести хозяйство, уродовать руки, стирая белье и возиться

с детьми, как все мы? И все заранее смеялись над глупостями, которых не преминет наделать у Шевире бедняжка Виолетта Лепертюи.

Она не была так глупа, как считалось. И даже способна выполнять работу по хозяйству, которую ей поручали, при условии, однако, что ей подробно объяснят, чего от нее ждут. Наделенная чудесной памятью, восполнявшей полное отсутствие личной инициативы, карлица принималась за работу, как робот, и ничто не могло ее остановить до выполнения задания. Однажды, в сильную засуху, когда Лазели приказала ей полить цветы в саду, опорожнив по меньшей мере двадцать леек, разразилась гроза, и, несмотря на сильный ливень, полоскавший землю, Виолетта продолжала под проливным дождем таскать и опорожнять лейки, считая их по дороге: «…двенадцать, двенадцать, двенадцать, тринадцать, тринадцать, тринадцать…» чтобы ни одной не забыть. Никто не смог бы убедить ее прекратить поливку, когда за нее взялось небо.

Лазели и Огюст были дружной четой до того самого дня, когда Огюст совершил ошибку, которой Лазели так ему и не простила.

Одна компания по недвижимости, основанная в 1918 году и объединявшая три-четыре семьи, проживавших в регионе, владела большой частью островов архипелага. У Огюста Шевире была в ней своя доля за три гектара разрозненных земель, унаследованных от родителей. Двадцать лет спустя, в 1938-м, остальные акционеры, связанные между собой семейными узами, предложили Огюсту выкупить у него его долю для воссоединения владений. Огюст подумал. Но недолго. Он был в расцвете лет — сорок два, — и ловля омаров была очень доходным делом, если у тебя есть достаточно крепкое судно, чтобы без последствий вынести плавание и опасности скалистого плато Менкье, где совершенно точно можно взять самый хороший улов. Лодка Огюста была старой и слишком маленькой для его планов на будущее, но у его не было денег, чтобы купить ту, о которой он мечтал. Конечно, он мог бы занять у тестя, который не отказался бы помочь, но у Огюста была собственная гордость, и он хотел выкрутиться

один. К тому же папаша Бетэн часто разговаривал с ним свысока, что его раздражало.

Предложение компании попало в точку. Перспектива расстаться со своей долей его не радовала, но было решено, что за ним останется дом и сад на большом острове; в конце концов, остальное было лишь невозделанной землей, пустошью, не поддающейся обработке; он подумал, что, если это продать, оно никуда с архипелага не денется. Никто не помешает ему там гулять. И потом, мысль о новой лодке, которую он наконец сможет купить, настолько его возбуждала, что он подписал акт о продаже. Но не сказал об этом жене.

Впервые в жизни он что-то от нее скрыл. Почему? Ему было бы трудно сказать: в конце концов, земли принадлежали лично ему, и он имел полное право делать с ними все, что захочет. Однако инстинктивно он предпочел промолчать. При ее характере, Лазели была способна устроить скандал из-за этой продажи, он бы поддался на уговоры — и прощай, лодочка! Огюст и не догадывался, до какой степени эта ложь через умолчание усложнит ему жизнь.

Лазели потребовалось немного времени, чтобы вывести его на чистую воду. Покупка новой лодки ее удивила, но Огюст выкрутился, рассказав про сбережения и кредит, который якобы взял. Именно слово «кредит» и встревожило Лазели. Кредит — это означало векселя. Когда она была маленькая, то слышала, как отец с презрением говорил о «смазливых молокососах, что живут на векселя и долговые расписки». Она сначала подумала, что вексель — это род киселя, чем насмешила папашу Бетэна. Он объяснил ей, что векселя выдают малодостойные люди, которые, пытаясь прыгнуть выше головы, живут не по средствам, покупая то, за что не могут заплатить; что это всегда заканчивается плохо; что лучше себя ограничивать и ждать, пока у тебя будет, на что приобрести то, что ты хочешь, не влезая в долги.

И Лазели принялась трясти Огюста, чтобы выжать из него подробности, и тот, не умевший врать и уставший от разговора, клонившегося к буре, в конце концов сказал правду.

Лазели потеряла дар речи,