Читалка - Кузькина мать. Хроника великого десятилетия

перед Военной коллегией Верховного суда. На скамью подсудимых его проводила массажистка Катя Кирдык. По плечу похлопала: не подведи, а то сам знаешь, что будет.

Все вопросы и ответы были заготовлены заранее. Отрепетированы. Но даже если Пеньковский и отклонялся от текста сценария, ничего страшного в том не было — люди-то в зале все свои, все проверенные и специально для такого случая подобранные.

В любой момент, когда Пеньковский чуть отступал от текста, судья объявлял перерыв, и Пеньковского выводили в комнату с мощной звукоизоляцией, где Катя Кирдык внушала ему, что отклонения от заготовленного текста недопустимы.

Суд продолжался три дня. Народ в зале гневно клеймил предателя. В те годы 15 лет были максимальным сроком. После того — вышак.

Прокурор требовал смертного приговора. Суд все же, принимая во внимание фронтовые заслуги, вынес приговор — 15 лет тюремного заключения.

Тут надо особо остановиться на системе подбора тех, кем наполняли зал суда.

Власть у нас, как известно, принадлежала народу. А Коммунистическая партия вела и направляла этот народ к новым победам и свершениям. Партия — наш рулевой.

И вот на самом низшем уровне управления народ выбирает самых авторитетных своих представителей. Партия предлагает кандидатов из самых что ни есть народных глубин: Иванова, Петрова, Сидорова. Все единогласно и дружно за них голосуют. Выбранные товарищи приступают к работе. Двое помалкивают, решения родной Партии одобряют и смело проводят в жизнь. А третий замечает, что вот тут у нас что-то не так. И вот тут. Надо бы исправить и улучшить. Партия соглашается: молодец! Зорко недостатки подмечаешь!

Только в следующий раз этот зоркий в список кандидатов не попадет. В списке будут молчаливые Иванов с Петровым и новенький Николаев. И народ за них единогласно проголосует. Потом лучший из них попадет в более высокий список и будет в нем числиться до тех пор, пока чего-нибудь такого-эдакого не подметит и не предложит улучшения. С ним, понятно, согласятся

. Но в следующий раз он просто не окажется в списках кандидатов. Ни в каких. Никогда. А кто-то будет подниматься все выше и выше. До самого Верховного Совета! И голосовать, голосовать, голосовать. За дальнейший рассвет науки и культуры! За нерушимую дружбу народов. За повышение благосостояние трудящихся. За мир во всем мире! За новый поворот генеральной линии родной Коммунистической партии.

А на каждом заводе, в каждом цеху уже подрастал кадровый резерв желающих попасть хоть в какой-нибудь список, готовых ради этого орать на митингах и собраниях то, что в данный момент орать предписано: сегодня за Сталина против Троцкого, завтра за Хрущёва против Сталина, потом за Брежнева против Хрущёва. Далее — везде.

Вот этими ударниками коммунистического труда, трижды проверенными, четырежды просеянными сквозь мелкие сита кадровой политики партии, и заполняли залы судов.

Но и эти ребята возмутились, когда судья объявил 15 лет Пеньковскому: да как же так! Он нашу родимую власть предал!

Пеньковского вывели. И тогда появился секретарь суда и трудящихся успокоил:

— Магазин, буфет и стол заказов открыты до полуночи. Прошу не толкаться — всем хватит. А по поводу приговора, дорогие товарищи, прошу не возмущаться. Скоро повторим.

2

Пеньковского вывели из зала суда. И тут сообщили, что это пока не суд, а генеральная репетиция. На репетиции он исполнял свою роль недостаточно уверенно и убедительно.

Подготовка к новому суду продолжалась еще два долгих месяца. С ним отрабатывали каждое предложение, каждый возглас, каждый ответ на вопрос.

Содержали его поочередно в двух разных камерах. Одна с обильной жратвой, свежим воздухом, горячим душем и мягкой чистой постелью. Вторая… Ну, вы сами понимаете. Репетиции суда продолжались каждый день по 10–12 часов. Потом — массаж. Успокаивающий, расслабляющий, усыпляющий. Или — невыносимые судороги. У Кати-мастерицы руки уж очень были умелые. В зависимости от результата занятий ночь предстояло провести в той камере или в

другой.

И только когда было окончательно установлено, что к суду клиент готов, что не подведет, его вновь посадили на скамью подсудимых. И снова его провожала заботливая Катя: ты уж постарайся…

Суд прошел лучше, чем генеральная репетиция. И дали ему не 15 лет, а высшую меру. Сразу же после процесса распространились слухи о том, что Пеньковский помилован и остался жив, что ему изменили внешность и дали другие документы. Эти слухи циркулируют до сих пор; их источником являлись неоднократные репетиции процесса, которые завершались вынесением относительно мягкого приговора.

Вместе с ним на скамье подсудимых сидел связник британской разведки Гревилл Винн. Он получил 8 лет, но на следующий год был обменян на погоревшего советского разведчика.

Я совершенно сознательно не касаюсь судьбы американских и британских участников этой истории. Они сами рассказали о многом. А то, что недосказано, пусть раскапывают американские и британские историки. Если им, конечно, интересно. Моя же задача только в том, чтобы сложить всем известные, у всех на виду лежащие кусочки в единую мозаику.

3

О том, что Пеньковского сдал американец, нам, будущим добывающим и обрабатывающим офицерам ГРУ, неоднократно говорили преподаватели Первого факультета Военно-дипломатической академии Советской Армии. Было ясно, что у преподавателей работа такая — запугать молодых разведчиков, желание отбить к супостату перебегать: перебежишь, а они тебя сдадут, как Пеньковского.

Но преподаватели наши за редким исключением были людьми умными, потому слова свои подтверждали фактами, с которыми было трудно не согласиться. А факты сводились в тому, что Пеньковский мешал военно-промышленному комплексу США.

4

ГРУ и КГБ — враждебные организации.

Как Гестапо и Абвер.

ГРУ добывало секреты противника, КГБ присматривало за ГРУ. Мы были всегда рядом. И чекисты посмеивались: да мы вашего Пеньковского вычислили почти за год до ареста! Да мы хохотали, слушая каждое его слово во время встреч