знает, что такое торговаться с самим собой, и прежде всего, человеку необходимо этому научиться, чтобы обрести личное счастье и умиротворение. Эта книга, если ее внимательно прочитать, воспринять и осмыслить, может помочь любому из нас стать своим лучшим торговцем".
Д-р Лоуиз Бинсток, раввин синагоги "Шолом", Чикаго
Глава ПЕРВАЯ
Хафид задержался перед бронзовым зеркалом и, глядя на свое отражение в блестящем металле, пробормотал: "Только глаза и сохранили молодость", — отвернулся и медленно направился в конец зала. Шаркая, он прошел сначала между колонн из черного оникса, поддерживающих вызолоченные и посеребренные потолки, потом мимо резных столов из кипариса и слоновой кости.
На кушетках, диванах и стенах поблескивали украшения из черепашьих панцирей, инкрустированных драгоценными камнями, отливала парча с искуснейшими узорами. Огромные пальмы в бронзовых сосудах обрамляли фонтан с мраморными нимфами, и цветочные вазы, отделанные драгоценностями, состязались в привлекательности со своим содержимым. Ни один посетитель не мог бы усомниться, что владелец дворца действительно человек очень богатый.
Старик миновал крытый сад и прошел на свой товарный склад, который растянулся за особняком на пятьсот шагов. Эрасмус, главный казначей, в нерешительности ожидал его у входа.
— Здравствуйте, господин.
Хафид кивнул и молча последовал дальше. Эрасмус двинулся за ним, и лицо его явно выражало обеспокоенность необычным предложением хозяина встретиться с ним в этом месте. Возле помостов Хафид задержался, чтобы взглянуть на товары, которые снимали с груженых повозок, переносили в отдельные палатки и пересчитывали.
Тут были тонкие холсты и шерсть, пергамент и мед, ковры и масло из Средней Азии; стекло, фиги, орехи и бальзам из этих мест; ткани и лекарства из Пальмиры; имбирь, корица и ценные минералы из Аравии; зерно, бумага, гранит, алебастр и базальт из Египта; гобелены из Вавилона, картины из Рима, а также статуи из Греции. Воздух
был пропитан бальзамом, но чувствительный к запахам старый Хафид также различал аромат сладкого изюма, яблок, сыра и смоквы.
Наконец он обернулся к Эрасмусу.
— Старина, сколько сейчас у нас в казне?
Эрасмус побледнел.
— Всего, хозяин?
— Всего.
— Я не подводил окончательного счета, но полагаю, что там не менее семи миллионов золотых талантов.
— А если все добро в моих складах и лавках обратить в золото, сколько это будет?
— Опись за этот сезон еще не закончена, господин, но я прибавил бы еще как минимум три миллиона талантов.
Хафид кивнул.
— Товаров больше не закупай. Не медля начни делать приготовления для продажи всего принадлежащего мне, я хочу обратить все в золото.
Казначей открыл рот, но не смог извлечь ни звука. Он зашатался как от удара и, когда, наконец, смог заговорить, с трудом вымолвил:
— Я не понимаю, господин. Это был наш самый удачный год. Каждая лавка отчиталась об увеличении доходов по сравнению с прошлым сезоном. Даже римские легионеры стали теперь нашими покупателями, ибо разве ты не продал прокуратору Иерусалима двести арабских жеребцов за две недели? Прости мою дерзость, нечасто я расспрашиваю о твоих приказах, но этого мне не понять...
Хафид улыбнулся и мягко пожал Эрасмусу руку.
— Мой верный друг, сумеешь ли ты припомнить первое распоряжение, которое получил от меня, когда начал работать здесь много лет назад?
Эрасмус на мгновение нахмурился, затем его лицо прояснилось.
— Ты повелел мне каждый год отделять от нашей казны половину дохода и раздавать бедным.
— Не счел ли ты меня тогда безрассудным?
Хафид кивнул и указал в направлении помостов с товарами.
— Теперь ты видишь, что твои опасения были безосновательны?
— Да, господин.
— Тогда не спеши осудить мое решение, пока я не объясню тебе своих намерений. Я уже стар и прихотлив. Моя возлюбленная Лиша после стольких счастливых лет взята от меня, и поэтому я желаю раздать все свое богатство беднякам
этого города. Я оставлю себе ровно столько, чтобы завершить свою жизнь без хлопот. Я хочу, чтобы ты, помимо распоряжения нашим имуществом, приготовил необходимые документы для передачи владения каждой моей лавкой тому, кто управлял ею. Я желаю также, чтобы ты разделил между управляющими пять тысяч золотых талантов в награду за многие годы верной службы с тем, чтобы они могли заполнить свои прилавки чем пожелают.
Эрасмус начал было говорить, но Хафид жестом остановил его. Казначей склонил голову и попытался улыбнуться.
— Нет, господин, я просто не могу понять ход твоей мысли. Ты говоришь как человек, дни которого сочтены.
— Это в твоем характере, Эрасмус, — беспокоиться обо мне прежде себя. Ты не думаешь, что станет с тобой, когда наша торговая империя распадется?
— Мы были товарищами многие годы. Как же я могу теперь думать лишь о себе?
Хафид обнял своего друга и ответил;
— Это и не нужно. Я прошу тебя теперь же перевести пятьдесят тысяч золотых талантов на твое имя и умоляю оставаться со мною, пока я не исполню обещание, данное мною очень давно. Когда оно будет выполнено, я завещаю тебе этот дворец и склад, ибо тогда буду готов воссоединиться с Лишей.
Старый счетовод растерянно смотрел на своего хозяина.
— Пятьдесят тысяч золотых талантов, дворец, склад... Я не достоин...
Хафид кивнул.
— Я всегда считал дружбу с тобой величайшим достоянием. То, что я даю тебе сейчас, — это лишь малая толика в сравнении с твоей бесконечной преданностью. Ты овладел искусством жить не только для себя, но и для других, и эта заботливость выделяет тебя среди людей. Теперь я желаю, чтобы ты ускорил осуществление моих планов. Время — самый дорогой товар, которым я владею, и песок в часах моей жизни почти на исходе.
Эрасмус отвернулся, чтобы скрыть слезы. Дрогнувшим голосом он спросил:
— А что за обещание ты должен исполнить? Хотя мы как братья, я ничего не слышал от тебя об этом.
Хафид развел руками и улыбнулся.
—
