я поклялся, что поделюсь их содержанием только с одним человеком. Тогда я не понял смысла столь странного требования, но мне было велено применять эти правила только до тех пор, пока не появится тот, кто бы нуждался в помощи и руководстве этих свитков больше, чем я, когда был юношей. Также мне было сказано, что по некоему знаку я узнаю человека, которому должен передать их, даже если он и не знает, что именно ищет.
Я терпеливо ждал и по дозволению использовал — эти правила. Благодаря знаниям, я стал тем, кого многие называют величайшим в мире торговцем, подобно человеку, от которого я унаследовал эти свитки, величайшему торговцу своего времени. Теперь, Эрасмус, ты поймешь, наконец, почему некоторые действия, совершенные мной в эти годы и казавшиеся тебе странными и бесполезными, приносили успех. В своих делах и решениях я всегда руководствовался этими свитками, поэтому не моей мудростью мы заработали так много золотых талантов. Я был только исполнителем.
— Ты до сих пор веришь, что тот, кто должен получить от тебя эти свитки, еще появится, ведь прошло столько времени?
—Да.
Хафид бережно уложил свитки и закрыл сундук. Не поднимаясь с колен, он тихо спросил:
— Ты останешься со мною до того дня, Эрасмус?
Казначей пересек полосу света и подал руку Хафиду, потом кивнул и словно по безмолвному указанию своего хозяина вышел из комнаты. Хафид затянул ремни, поднялся и вошел в маленькую башенку, затем ступил на балкон, окружавший большой купол.
В лицо его дул восточный ветер, наполненный запахами озер и раскинувшейся за ними пустыни. Старик улыбался, глядя на кровли Дамаска, и мысли его перенеслись в прошлое.
Глава ТРЕТЬЯ
Была зима, и на Масличной горе стоял холод. От Иерусалима через узкое ущелье долины Кедрон из Храма доносился запах дымящихся жертвоприношений и воскурений, этот тяжелый дух смешивался со жгучим запахом растущих на горе терпентинных деревьев.
Огромный торговый караван Патроса из Пальмиры остановился для отдыха на том открытом
склоне, что возвышался над Вифанией. В этот поздний час все стихло; даже любимый жеребец великого торговца перестал щипать низкие фисташковые деревья и застыл возле податливой лавровой изгороди.
За длинной вереницей притихших палаток, вокруг четырех древних слив образовался квадратный загон из густых зарослей конопли, в котором с трудом можно было различить-сбившихся кучу продрогших животных — ослов и верблюдов. Весь лагерь замер, двигались только двое стражников, охранявших повозки, высокая тень на стене большого шатра из козьего волоса.
Внутри шатра расхаживал рассерженный Патрос. Он изредка останавливался, встряхнув головой, глядел на оробевшего юношу, преклонившего колени у входа. Наконец, он опустился всем телом на вышитый золотом ковер и кивком подозвал к себе юношу.
— Хафид, всегда ты мне был как родной. Я поражен и сбит с толку твоими странными речами. Ты не доволен своей работой?
Юноша не сводил глаз с ковра.
— Нет, господин.
— Может, из-за того, что наши караваны становятся все больше, тебе стало слишком тяжело ухаживать за всеми животными?
— Нет, господин.
— Тогда повтори, пожалуйста, свою необычную просьбу и поясни ее.
— Я хочу быть продавцом твоих товаров, а не простым пастухом. Я хочу стать таким, как Хадад, Симон, Салеб и остальные, которые уходят отсюда с верблюдами, едва ступающими под тяжестью товаров, и возвращаются с золотом для тебя и для себя. Я хочу выйти в люди. Пока я погонщик верблюдов — я ничто, но, став твоим продавцом, я смогу обрести богатство и успех.
— Откуда ты знаешь это?
— Я часто слышал от тебя, что нет другого такого дела или занятия, которое давало бы столько возможностей превратиться из нищего в очень богатого человека, как торговля.
Патрос хотел было согласиться, но задумался и продолжил расспрашивать юношу.
— Ты уверен, что сможешь вести дела подобно Хададу и другим торговцам?
Хафид пристально взглянул на старика и сказал:
— Много раз я слышал,
как Салеб жаловался тебе о своих неудачах с продажей, и каждый раз ты напоминал ему, что любой может продать все твои товары в самое короткое время, если только потрудится усвоить правила и законы торговли. Если ты считаешь, что Салеб, которого все называют глупцом, может постичь эту науку, тогда почему я не могу получить это особое знание?
— Если ты овладеешь этими правилами, что будет целью твоей жизни?
Хафид помедлил, а затем произнес:
— В этих краях часто повторяют, что ты великий торговец. Мир еще не видел такой торговой империи, как та, что ты построил, благодаря своему умению торговать. Моя цель — превзойти твое величие, стать богатейшим человеком и величайшим торговцем во всем мире!
Патрос, откинувшись назад, рассматривал молодое смуглое лицо Хафида. От одежды юноши еще пахло скотным двором, но в его манерах смирения было немного.
— А что ты станешь делать с огромным богатством и той чудовищной силой, которую оно неизбежно приносит?
— Я буду делать как ты. Моя семья будет обеспечена лучшим, что есть в мире, а остальным я поделюсь с теми, кто пребывает в нужде.
Патрос склонил голову.
— Богатство, сын мой, никогда не должно быть целью жизни. Ты красноречив, но это только слова. Истинное сокровище в сердце, а не в кошельке.
Хафид не отступал:
— А ты, господин, разве не богат?
Старик улыбнулся смелости Хафида.
— Хафид, что касается земного богатства, есть только одно различие между мною и последним нищим возле дворца Ирода. Нищий думает исключительно о своей предстоящей трапезе, а я думаю о трапезе, которая станет последней в моей жизни. Нет, сын мой, не домогайся богатства и не трудись только затем, чтобы стать богатым. Лучше стремись к счастью, желай любить и быть любимым, но прежде всего, ищи умиротворение и безмятежность.
Хафид не отступал:
— Но этого не получить без золота. Кто может спокойно жить в нищете? Как можно быть счастливым, когда пусто в желудке? Разве можно проявить любовь к семье,
