Читалка - Детство (Повесть)

дядя степенно. — Завтра приходите к нам. Принесу с базара голову, ноги, требуху. Люблю! Очень уважаю! Особенно голову и требуху. Добрая еда! Было бы не худо приготовить вареной бараньей колбасы, начинив кишки и требуху мясом и рисом, да, жаль, дороговато обойдется, пожалуй. Впрочем, посмотрим, может, и соорудим, если попадется подешевле…

Бабушка, посмеиваясь, обещает.

— Добро, приду завтра. Скучно мне, ладно уж, поразвеюсь малость.

Сунув ноги в свои пудовые, твердые, как железо, кауши, дядя прощается. Как только он скрывается за калиткой, мать и сестренка весело смеются. А бабушка старается оправдать его (она хорошо знает характер и привычки дяди Муслима, но не любит, если кто-либо начинает подсмеиваться над ним):

— Основательный, расчетливый человек, рачительный хозяин. Худо ли, что он вовремя закупает пшеницу, рис по дешевой цене? Или он должен на ветер пускать богатство, добытое с таким трудом?

— Дядя Муслим хороший, — говорю со смехом, — только скупой. Лошадь у него — чудо из чудес. И арба тоже, как «чертово колесо», скрипит-дребезжит, вот-вот развалится. Деньги он хранит в глиняном кувшине. На ногах — какие-то допотопных времен кауши. На голове — замусоленная тюбетейка…

Бабушка сердится, бранится. А я убегаю на улицу.

* * *

Я влетаю во двор, запыхавшийся, взволнованный.

Бабушка сидит за прялкой. Мать склонилась над шитьем, разложенным на коленях.

— Мама, мама, вот интересно!..

— Что такое? — спрашивает мать, не отрываясь от работы.

— Старая учительница сидела, читала коран, а одеяло под ней вдруг как вспыхнет, как запылает! Учительница вместе с Султаном-ака еле-еле затушили. Ух и здорово горело! — захлебываясь, говорю я. — Я сам видел, с крыши. Учительница говорит, это джины и пери подбросили огня. А Султан-ака, знаете, нахмурился, намекнул что-то на Ядгар. Пери, говорит, иногда к нам заявляются, это, говорит, их проделки.

Мать переглянулась с бабушкой.

— Чудно, — пожимает она плечами. — Говорят, Ядгар водится

с пери, не знаю… И джины будто бы дружат с Ядгар. Как-то штора на окне у них ни с того, ни с сего вспыхнула вдруг. Однажды Султан-ака возвращался вечером с молитвы домой, только переступил порог калитки, как вдруг — трах! — кто-то треснул его по лбу. Оглянулся он, кто бы, мол это? Нигде никого не видать. Короче, разговоров всяких много. Говорят, это проделки джинов, мне не раз приходилось слышать об этом от соседей.

— Бе! — машет рукой бабушка. — Я тоже слышала, да что-то не очень верю.

В это время во двор врывается Сара Длинная.

— Вай-буй! — выкрикивает она на ходу. — Что такое? Уши заложило вам, что ли, заметило, что ли?! Чудно! Во всем квартале переполох, учительница чуть не сгорела, а они сидят себе, шитьем занимаются! — Возбужденная, запыхавшаяся, Сара Длинная тут же плюхается на край террасы.

— Слыхали уже, — досадливо поморщившись, отвечает ей бабушка и продолжает равнодушно: — Огонь — штука опасная. Да сохранит аллах от бедствий наводнения, от бедствий пожара.

А Сара Длинная, скривив губы, заговорила так, что язык не успевает поворачиваться:

— Это не иначе, как проделки пери. Бой-бой-бой! Не угодишь им, жизни не будет от них! Только расставшись с невесткой, и смогут они избавиться от всех этих страстей.

И учительница, и Султан… — Сара Длинная переходит на шепот: —Да и муж Ядгар, Эшбай, такой бездельник, день и ночь в чайной с уличными парнями анашу курит. Вот и не пришелся по нраву пери. Как-то раз, когда Эшбай спал, задавая храпака на весь дом, пери надавали же ему звонких пощечин!..

* * *

Есть у меня товарищ, по имени Тургун. Мы с ним ровесники и закадычные друзья. Он порядочный хитрец и не отличается постоянством, но зато у него много и хороших качеств. Он ловок, сообразителен, боек на язык. В нашем квартале он поселился недавно, но мы с ним быстро подружились.

— Друг, — сказал он мне однажды, — я был на базаре, барабанов там столько — глаза разбегаются. Я купил бы, да отец бранится: какой, говорит, там тебе барабан

при нашей бедности? Ругается: я, говорит, нищий штукатур, а у тебя все помыслы о барабане. Ни к чему это! Все мои надежды на барабан оказались напрасными. — Тургун горестно покачал головой: —Эх, барабан, барабан!

Отец Тургуна штукатур, хилый болезненный человек. Большей частью сидит без дела. Это был один из многих бедняков, влачивших жалкое, полуголодное существование.

— Когда мне приходится бывать на базаре, я почти все время верчусь около продавцов барабанов, — невесело говорит Тургун. — Слушаю, как они играют. А иногда попрошу: «Мулла-ака, дайте и мне сыграть».

Я и сам, когда бывал на базаре, заглядывался на барабаны и бубны. Поэтому сочувствую Тургуну, спрашиваю:

— Слушай, Тургунбай! Неужели отец так и не даст тебе денег на барабан?

— Э-э! — Тургун безнадежно машет рукой. — Умоляю, плачу — все без пользы. Барабан, он здесь у меня, в сердце! — говорит он, ударяя себя в грудь. И, помолчав с минуту, продолжает с горькой усмешкой: — Отец у меня до смерти скуп, тугой, как камень. Как-то говорит мне: «Ладно, куплю тебе барабан, только потерпи немного, терпение — золото». Наобещал, наполнил пазуху пустыми орехами, как говорят, на том все и кончилось.

Я бегу домой. Мать с сестренкой ткали тесьму.

— Мама, мама! На базаре уйма барабанов. Гремят звонко, играть на них просто… Купите мне! — Я прильнул к матери, принялся упрашивать: —Барабан — редкостная вещь, на нем что хочешь можно сыграть. Люблю барабан!..

Мать даже головы не подняла от работы. Спрашивает устало:

— Это еще что за прихоть?

— Барабан — забава для уличных парней. Не покупайте! — говорит Каромат, хмуря свои красивые брови.

— Вас это не касается! — сердито возражаю я сестренке и снова пристаю к матери. Плачу, капризничаю.

Только после того, как мать, вскочив, раза два больно стегнула меня прутом, я, потеряв всякую надежду, перестал хныкать.

* * *

Во дворе мечети у хауза мы снова и снова в сотый, в тысячный раз повторяем опостылевшие уроки. У всех пересохло