В психиатрии, характерологии нередко говорят широко об астеническом характерологическом складе, включая сюда и психастеника (тревожно-сомневающегося).
В астенике (застенчиво-раздражительном) преобладает над всем остальным раздражительная слабость с вегетативной неустойчивостью (то, что принято называть в медицине «астеническим синдромом»). Тягостные обычно переживания своей, неполноценности, высокая душевная ранимость не проникнуты здесь мыслительностью-аналитичностью-деперсонализационностью, как у психастеника (тревожно-сомневающегося). Тут больше истощающейся чувственности, «воспаленных» красок, но больше и истощающейся раздражительности, неряшества – от почти постоянной усталости, капризнее ранимость. До старости, например, саднит астеническую женщину обида на то, что в детстве подруга украла у нее куклу, а потом, поиграв, потрепав, подбросила. При этом, гиперкомпенсируясь, она все детство проиграла с мальчишками в футбол.
Здесь нет двигательной психастенической неловкости (от жухлой подкорки), но горькое ощущение повседневного расставания с чем-то, с кем-то может быть, по-своему, еще тяжелее, сильнее от ригидности, не загруженной сложным аналитическим размышлением. Малыш не может расстаться с кусочками старых поломанных игрушек. Женщина плачет, расставаясь с кошкой, с которой познакомилась в санатории.
Напрягаясь острой застенчивостью с сослуживцами, знакомыми, астеники (застенчиво-раздражительные) часто уже не способны сдерживаться с домашними, которых и не стесняются. Деперсонализация (менее выраженная, стойкая здесь) не спасает их от эмоционального захлеста, и на близкого человека обрушиваются по пустяку (например, за вопрос, который можно было бы и не задавать – и так ясно) такие ужасные оскорбления, что, кажется, после этого и жить вместе
уже никак невозможно. Однако астеник (застенчиво-раздражительный), чуть остыв, сам уже нередко не чувствует в недавних своих словах, в своем поведении этой злостности-оскорбительности. Ему кажется – ну, пошумел немножко, ничего страшного. Отдохнул – и снова милый, теплый и преданный.
Ничего не остается, как, в самом деле, научиться по возможности не принимать содержания ругательств в этих вспышках всерьез, терпеть вспышки как стихию, дождь. Терпеть и непонимание шуток в раздражении, и мелочную подозрительность в том, что близкие в чем-то ущемляют-унижают. Однако астеников надобно все же призывать сдерживаться в своей агрессивной раздражительности к близким – никто не имеет права незаслуженно обидеть человека, сорвав на нем раздражение. Лучше вылить из себя эту раздражительность в одиночестве, например, на какую-нибудь куклу.
Также следует мягко настаивать, чтобы астеник заставлял себя действовать, зная, что ему, чеховскому недотепе-мечтателю, трудновата живая практическая реакция, работа. Человек, мучающийся от того, что многого не успевает от своей несобранности, лени-усталости, должен собирать себя к делам с помощью планов, расписаний занятий, жить в строгом режиме, даже если не выполняешь его сполна. Содержание уродливого, больного, еще более несчастного животного, служение ему нередко тут серьезно смягчает переживание своей неполноценности.
Чем более здесь в телосложении мускулистости-жилистости, чем больше уверенности в движениях, моментов гурманства, тем обычно человек ближе к астеническому полюсу от психастенического. Наконец, для женщины астенического (в широком смысле) склада, как, впрочем, и для всех дефензивных, быть добротно и красиво одетой – значит быть более уверенной в себе.
Педантичный характер (ананкаст)
Описан Куртом Шнейдером (1923), Н. Петриловичем (1966). Изначальная тревожность здесь, по причине педантичного характерологического склада, переживается иначе, нежели тревожно-сомневающимся (психастеническим) человеком. Тревожно-сомневающийся
характерологический склад претворяет внутреннюю тревогу, наполняющуюся содержанием окружающей жизни, в болезненные сомнения, а педантичный – в символически-ритуальные навязчивости, ананказмы (от Ананке – имя древнегреческой богини неизбежности-судьбы).
Поскольку педант привержен внешнему порядку до мелочной точности, формалист, «профессионально-скрупулезный» коллекционер до мозга костей – постольку и содержание многих его тревог (как он и сам это понимает) становится тоже, в сущности, бессодержательным в житейски-практическом смысле. Часто при этом бессодержательность выступает уже в таком гротескном виде, что и самому уже остро-неприятно инороден карикатурный педантизм в виде каких-то навязчивостей. Если навязчивое стремление-боязнь ни в коем случае не наступить на какую-черту (чтобы не случилось плохого) или навязчивый страх, что вырвется в разговоре с какими-то людьми совсем не подходящее здесь нецензурное слово и опозорит, порушит карьеру, еще могут не выглядеть для педанта (ананкаста) такой уж ненормальностью, то навязчивое желание во что бы то ни стадо (чтобы все было хорошо) узнать ненужную фамилию продавца какого-то овощного магазина, промелькнувшего вчера на экране телевизора, – это уже и для него самого «окончательный идиотизм».
Истинная, мучительная ананкастическая навязчивость всегда содержанием своим чувствуется страдающим ею человеком как нечто изначально неправильное, глубоко чуждое его отношению к конкретным событиям и людям. Но если это символически-ритуальное «судьбоносное» стремление-желание все же выполнить (чтобы все было хорошо), встревоженная душа смягчается-успокаивается до следующего ананказма.
Ананказмы выполняются обычно лишь тогда, когда возможно их выполнить (скажем, узнать какую-то фамилию) и лишь в пределах морально дозволенного (с точки зрения ананкаста). К примеру, навязчиво убить кого-то или поранить тут практически невозможно (по литературе и опыту моей психиатрической жизни). Но навязчиво убить себя возможно – ананкастически
