Категории

Читалка - Обида


. Тот ему передаст сгон и уйдёт. Не будут же они вдвоём здесь торчать. А если и будут, то быстрей сделают. Можно будет не показываться второму слесарю».

Сергей теперь знал, что Аня сделает всё возможное, что Степан Константинович обязательно придёт, она сумеет его убедить. Он вздохнул, успокоился, стал оглядываться по сторонам. И вдруг перехватил взгляд «профессора», который стоял ближе к кухне, рядом с открытым чемоданчиком, и внимательно рассматривал его содержимое. Проследив за взглядом, Сергей похолодел. На самом видном месте, сверху, на пучке льна лежал новенький сгон. Бог с ним, со сгоном. Может быть, «профессор» и не понимает, что к чему, не знает, что такое сгон, но в углу чемоданчика стояла не вызывающая никаких сомнений баночка из-под майонеза, наполовину заполненная краской. Спутать её с чем-то другим было просто невозможно.

— Алло, алло, ты меня слышишь? — почему-то шёпотом спросила Анечка. — Его нет…

— Ну, ладно, — вяло ответил Сергей. — Нет так нет. Я что-нибудь сам придумаю.

— Я не понимаю тебя… Мне его всё-таки найти?

— Да. Я, как закончу, сразу приду.

— Значит, прислать?

«Ах, щепок, значит, понял, значит, всё-таки понял. Ну, хорошо, понял… Тогда чего он здесь торчит? Как будто не боится? А разве есть такие, которые не боятся? Я и то боюсь. Монтёр вон как боится. Что же делать-то, что делать? Понял, хорошо, понял. Интересно, а я-то понял? Я должен понять? Ну, конечно, понял. Я ушлый профессор. Я из трудовой семьи профессора. У меня папа был слесарем-сантехником. Я эту профессию знаю лучше его. Конечно, я понял!»

— В чём дело, молодой человек? Что происходит? Вы почему не заканчиваете ремонт? Что вы здесь волынку развели? Вон у вас сгон лежит, вон у вас краска. Или что, цену себе набиваете? На чай хотите?! На чай я вам и так дам.

— Я не беру на чай, — мрачно ответил Сергей.

— Тогда делайте быстрее и уходите.

«Хорошо, я сказал: “Уходите”. А отпускать-то его нельзя. Наверняка он понял. Пощупать надо, убедиться».

— Я думал,

что выложил в мастерской… — пробормотал Сергей. — Сейчас закончу.

Он достал из чемодана пучок льна, краску и подошёл к злополучной трубе.

— Чуть что — сразу чаевые! — ворчал он как бы про себя. — Все думают, что мы крохоборы.

«В конце концов, — решил он, — сделаю и уйду. А там — чёрт с ним. Найду Степана Константиновичи или другого постового и просто ему расскажу всё. А он, если захочет, пойдёт, не захочет — не пойдёт. Во всяком случае, я дураком не буду выглядеть. А то разыгрываю из себя сыщика».

«…Да, выпускать-то его нельзя, раз он что-то заподозрил… Не знаю, понял ли он до конца, он, наверное, этого и сам не знает, но заподозрил. А раз хотел оттянуть время, раз хотел что-то уже предпринимать, значит, обязательно и дальше будет действовать. Похоже, что он не из трусливых. Не знаю, рискнул бы я на его месте так вот оттягивать время…

Что значит выпустить?

Это значит, что надо сразу же за немытое ухо вытягивать Монтёра из кабинета, быстренько сворачивать шторы, быстренько протереть пальчики на дверях и на телефоне и быстренько, как по пожарной тревоге, выметаться отсюда к чёртовой бабушке. А это значит, что марка так и останется здесь. В другой раз я сюда уже не приду. А это значит, что три месяца подготовки, деньги, время, энергия — псу под хвост. И опять сидеть и ждать следующего шанса. А когда он выпадет — неизвестно. Такие дела на дороге не валяются.

Не выпускать? А как? Заболтать. Может быть, Монтёр найдёт? На это нельзя рассчитывать. Вообще, договоримся, Макар: не нарушать своего правила, рассчитывать только на худшее. Допустим, Монтёр не найдёт марки, пока я его буду заговаривать. Выпустить нельзя. Задержать трудно, но, конечно, можно…»

Он погрузился в мрачное раздумье. Он понимал, что даже в случае фантастической удачи, если ему удастся задержать на нужное время слесаря, если Монтёр успеет найти марку и если слесарь ничего не заподозрит, то получится примерно такая картина: профессор хватится марки, допустим, через полчаса после приезда

из Праги. Ещё через полчаса будет вызвана милиция и опрошены соседи, которые непременно расскажут про вызов слесаря и ремонт в квартире. В следующие пятнадцать минут будет найден слесарь, и через два часа после приезда настоящего профессора из Праги, ну, предположим, через три, на фотороботе будет изготовлен его, Макара, достаточно точный портрет. Следовательно, тот факт, что мальчишка его заподозрил, уже не имеет решающего значения. В любом случае — уйдёт он отсюда с маркой или без марки — через мальчишку, через фоторобот обязательно выйдут на него. Ну а там как повезёт… Его могут и не найти.

Предположим, найдут, будут судить, докажут факт пребывания его в этой квартире и факт кражи марки. Но всё равно нужно ещё найти марку. А уж её-то не найдут — в этом он уверен. Хоть и быстро работает МУР, но времени на то, чтоб хотя бы запрятать марку в надёжное место, у него хватит.

Предположим, осудят. Ну что ж, много не дадут. Рецидивистом его признать нельзя — все старые грехи уже погашены. За последние десять лет Макар ни разу не попадал в руки правосудия. Значит, максимум, который он может получить, — статья 144, часть вторая, пять лет. Можно перетерпеть, можно быть примерным зэком, можно самым прилежным образом выполнять в колонии всю работу, выйти если не досрочно, то в срок и стать на всю жизнь обеспеченным человеком. Но тут Макар упирался в свои убеждения. Он никогда, даже в далёкой и бурной молодости, не шёл на мокрое дело. Он был принципиальным противником убийства. Он понимал, что, пока ты украл, или смошенничал, или навёл, есть ещё шансы на продолжение, есть шансы выкарабкаться, отсидеться где-то в тени, отбыть свой срок, выйти ещё способным к деятельности человеком, тогда ещё не всё потеряно и остаются шансы на будущее. Мечта его была проста, если не сказать — примитивна: взять крупное дело и уйти на покой. Одно крупное дело и один бесконечный, до самой смерти, покой. Но если сейчас нарушить всю жизнь соблюдаемый принцип, если ликвидировать парнишку — с мечтой