Читалка - Записки командира штрафбата

— никого, «сам с усам», — говаривал он.

Тут же вновь прибывшие заместители по строевой части в ротах: лейтенант Васин И.А. и старший лейтенант Гербигер М. Т. (здесь выживет, погибнет в октябре в батальоне Гайчени). Командиры взводов — все новички, их фамилий я не помню, они остались в делах Центрального архива Министерства обороны в Подольске… Но у пулемётчиков — «непотопляемые» старший лейтенант Градобоев Евгений Ефимович и Исаев Сергей Дмитриевич.

Надо еще вспомнить о Градобоеве. В начале холодного июня 1942-го, вечером, к нам в батальон в Лелявино прибыл инженер полка капитан Этлин, молодой грамотный специалист. Наступила ночь, темная, непроглядная. Мы с ним вышли к КП роты, расположенному на возвышенности, рассуждаем — где построить мосты через траншею для танков и артиллерии в намечающемся грандиозном наступлении, пока, правда, неизвестно когда. И я зазевался. А рядом мои пулемётчики роют окоп поглубже. К нам присоединился и Градобоев — спокойный, молчаливый парень. Впереди остановился Этлин, я — ближе к окопам, за мной — Градобоев.

И вдруг от леса за ручьем Бобров пулеметная трасса — единственная и короткая — и прямо в цель! Этлина свалила пуля наповал, у меня у лба и затылка прошли две, задев за каску так, что она слетела с головы. Слышу, у Градобоева булькает кровь! Лежу, боясь тронуть голову. Тронул — целая! Повернул головой туда-сюда — шея на месте. Этлин не шевелится, мне понятно, что он убит. А Градобоеву пуля выбила половину нижней челюсти.

Что значит увлечься какими-то планами, да на открытом опаснейшем месте! Спустя время вернулся в роту Градобоев с обезображенным пулей ртом. Я его по-товарищески пожурил: «Зачем тебя сюда принесло — мы ведь погибнем тут, как пить дать!» Мои слова оказались пророческими.

* * *

С нами у Новгорода был и мой адъютант Николай Лобанов. После трёхмесячных курсов он возвратился

младшим лейтенантом, ещё через четыре месяца стал лейтенантом, его я учил на начштаба батальона. Лобанова я оставил на месте: контролировать связь и писать письма родственникам, если кто из нас погибнет…

6.30. Команды нет!

Я — к Лапшину. Прошу его вызвать комдива Ольховского и отменить штурм без соответствующей артподготовки. Ведь наша полковая, в одну батарею, артиллерия — это капля в море. Говорю:

— Товарищ подполковник, позвоните командиру дивизии. Отставьте. Вы же на убийство нас посылаете. Всех! Живым никто не вернётся.

— Не могу! Приказ командарма! — резко ответил Лапшин.

Я почти молил не губить не только батальон, но и весь полк, ибо от нас видны колокольни Новгорода. Это значило — противник нас просто расстреляет на этом пойменном ледяном поле! Не помогло! Я было сам направился к Ольховскому, к штабу дивизии, в ближний лес. Но Лапшин «проявил характер»:

— Запрещаю, капитан Сукнев!

Здесь уже могло последовать строгое наказание за обращение к вышестоящему начальству; минуя прямого командира!

6.45. Команды нет!

Ну, думаем, отменят штурм. Обойдемся, если это дезориентирование противника для отвлечения его сил от других участков фронта, стрельбой из окопов от основной линии обороны. Но не тут-то было…

Дежурный телефонист батальона передал от Лапшина:

— Начинать штурм! Команда ноль-первого!

Мы поняли, что нам из этого боя живыми не выйти! Мы обнялись. Командиры рот, наш штаб прощались друг с другом. Но я наказал ротным:

— По нам будет страшенный артобстрел! Только бегом вперед! И ближе к проволочным заграждениям, так можно спастись! А там, если проскочим, драться до последнего! Вперёд!

И никаких призывов, ни лозунгов, вроде «За Родину! За Сталина!», у нас не было.

Справа из тыла 299-го полка начал залпами стрельбу артполк дивизии. Ударила наша полковая батарея, но куда — неизвестно! Возможно, подумал я, под

гром орудий артполка нам удастся проскочить и броситься врукопашную, где равных нам не должно быть, ибо последнее пополнение наполовину состояло из сибиряков, обстрелянных, побывавших в боевых переплетах. Если рукопашная, то немцам несдобровать — штыковые атаки они не выдерживали.

Но только наши достигли плотными цепями по-ротно, со штыками наперевес, льда Малого Волховца, как на просветлевшем небе за Новгородом грозовыми вспышками замерцали орудийные залпы противника. Вверх понеслись звездочками ракеты «ишаков» — кассетных миномётов.

Своих я не вижу, они впереди полка, «уступом справа». По цепям батальона Кальсина слева прошлись трассы крупнокалиберных пулемётов. Трасса — несколько человек падают. Но цепи смыкаются и убыстряют бег! Это надо было видеть. Это был воистину массовый героизм, невиданный мной никогда! Эти русские чудо-богатыри пошли на смерть, исполняя свой долг перед Родиной. Не за Сталина, не за партию. За свой родной дом и семейный очаг!

Моя группа с резервным пулеметом «Максим» следовала позади своих цепей метрах в пятидесяти (строго по уставу). Был со мной комвзвода Сергей Исаев (похожий обликом, да и характером, пожалуй, на Иисуса Христа)… И вдруг видим — грохочущая стена стали, будто цунами, надвигалась на нас! И грянул беспрерывный взрыв, от которого у меня чуть не лопнули барабанные перепонки в ушах, а многие надолго оглохли. Немцы открыли стрельбу из 500, если не более, орудий, и все снаряды осколочно-бризантные или шрапнель! Не достигая земли, они рвались над ней в 10–15 метрах, поражая всё живое. Оглядываюсь на свой «Максим» — снаряд угодил по пулёмету и расчёту, на середине Волховца поднялся султан воды. И пулемет, и люди исчезли под водой. Так погиб славный Исаев…

Стену огня и дыма пронизывали тысячи пулеметных трасс и град автоматных очередей, что подсказало: мы уже перед проволокой немцев. Справа впереди блеснули