Читалка - Крушение

героев, в тщательном отборе языковых средств сказалось прекрасное знание Тагором жизни всех слоев индийского общества и талант большого художника.

В своем творчестве Р. Тагор следовал лучшим традициям индийской литературы, в свою очередь развивая и обогащая их.

В «Крушении» почти нет портретных зарисовок — основная роль в раскрытии характеров героев, в развитии действия принадлежит живому диалогу и пейзажу. Перекликающиеся с настроениями героев картины природы, то гневной и грозной, то мирной и ласковой, сменяют одна другую, придавая повествованию глубоко эмоциональный характер.

Неоднократно прибегает писатель к приему контраста: постоянное противопоставление Ромеша — Окхою, внезапный переход от повествования о Комоле к рассказу о Хемнолини помогают воспринимать каждый образ с большей полнотой и яркостью. Немало способствует живости повествования и ясный образный язык романа.

В романе «Крушение» Рабиндранат Тагор проявил себя как зрелый мастер, сумевший красочно и реалистически изобразить жизнь и быт людей своей страны.

Е. Смирнова.

Глава первая

Не было ни малейшего сомнения в том, что Ромеш и на этот раз сдаст свои юридические экзамены. Богиня Сарасвати — покровительница наук — неизменно устилала его путь лепестками золотого лотоса и, щедро одаривая медалями, не обделялгг в то же время и знаниями.

Сразу после экзаменов Ромешу предстояло отправиться домой, но не было заметно, чтобы он слишком торопился укладывать чемодан. На письмо отца, в котором тот требовал немедленного возвращения сына, Ромеш ответил, что приедет сразу, как только будут известны результаты экзаменов.

Рядом с Ромешем, в соседнем доме, жил его товарищ Джогендро, сын Онноды-бабу^[2]. Оннода-бабу принадлежал к «Брахмо Самадж»^[3]. Его дочь, Хемнолини, как раз в это время держала экзамены на бакалавра изящных искусств, и Ромеш довольно часто заходил к ним на чашку чая, а то и просто без всякого повода.

В те же часы, когда Хемнолини, расхаживая по крыше

с книгой в руках, сушила волосы после купанья, Ромеш имел обыкновение тоже усаживаться с книгой на пустынной крыше своего дома, возле лестницы, ведущей на чердак.

Что и говорить, место для занятий очень удобное, но если вдуматься хорошенько, то сразу станет ясно, что и помех в данном случае тоже было достаточно. До сих пор еще ни та, ни другая сторона не начинала разговоров о свадьбе. У Онноды-бабу на это была своя причина: он держал на примете одного юношу, который уехал в Англию учиться на адвоката; этого молодого человека он втайне и прочил в мужья своей дочери.

Однажды за чайным столом разгорелся оживленный спор. Хотя товарищ Джогендро, Окхой, не очень успешно сдавал экзамены, однако он ни в чем не желал уступать каким-то жалким любителям чаепитий и прочих невинных удовольствий, а потому частенько появлялся к чаю у Хемнолини. Вот и сегодня Окхой завел разговор о том, что ум мужчины подобен мечу: даже плохо отточенный, он во многом может быть полезен уже благодаря своей тяжести; а женский ум — что перочинный ножик: как его ни точи — в серьезных обстоятельствах он ни на что не годен. И так далее, все в том же духе.

Сама Хемнолини решила пропустить мимо ушей эту наглость Окхоя, но когда и брат ее, Джогендро, стал приводить доказательства слабости женского разума, тут уж Ромеш не в силах был молчать: загоревшись, он принялся петь хвалебные гимны женской половине человеческого рода.

Охваченный вдохновенным порывом преклонения перед женщиной, он выпил против обыкновения уже две лишних чашки чая, как вдруг вошел рассыльный и вручил ему записку. На ней рукою отца было написано имя Ромеша. Прервав спор — на полуслове, Ромеш прочитал письмо и поспешно вскочил. На все вопросы он отвечал, что приехал его отец.

— Дада^[4], — обратилась Хемнолини к Джогендро, — почему бы не пригласить отца Ромеша-бабу сюда, на чашку чая.

— Нет, нет, только не сегодня, — запротестовал Ромеш. — Я должен немедленно идти к себе.

Окхой, в душе чрезвычайно довольный уходом Ромеша,

заметил:

— Может, ему вообще не захочется принимать пищу в этом доме…

Встретив сына, отец Ромеша, Броджмохан-бабу, сказал:

— Завтра с утренним поездом ты отправишься домой.

— Что-нибудь случилось? — растерянно сдросил Ромеш.

— Да нет, ничего особенного, — ответил Броджмохан-бабу.

Ромеш пристально вглядывался в лицо отца, стараясь угадать, в чем дело, однако Броджмохан-бабу не был склонен удовлетворить любопытство сына.

Вечером, когда отец отправился навестить своих калькуттских друзей, Ромеш уселся писать ему письмо. Но дальше обычного обращения «Склоняюсь к Вашим многочтимым лотосоподобным стопам» его послание не двигалось.

«Не могу же я скрывать от отца, что с Хемнолини меня связывает безмолвный обет», — убеждал он себя и снова принимался за различные варианты письма, но в конце концов рвал все написанное.

После ужина Броджмохан-бабу спокойно уснул, а Ромеш поднялся на крышу и, как ночной дух, стал бродить по ней, не отрывая взгляда от соседнего дома. В девять часов оттуда вышел Окхой; в половине десятого заперли входную дверь; в десять в гостиной погас свет; а после половины одиннадцатого весь дом погрузился в глубокий сон.

На следующий день с первым же поездом Ромешу пришлось покинуть Калькутту. Благодаря предусмотрительности Броджмохан-бабу юноше так и не представилось случая опоздать на поезд.

Глава вторая

Дома Ромеш узнал, что ему выбрана невеста и уже назначен день свадьбы.

В те времена, когда Броджмохан-бабу был беден, его друг, Ишан, уже имел адвокатскую практику. Именно благодаря его помощи достиг благосостояния Броджмохан. Когда Ишан неожиданно умер, выяснилось, что он не оставил ничего, кроме долгов, и вдова с маленькой дочерью оказалась в нищете. Теперь дочь Ишана стала уже невестой, и Броджмохан решил женить на ней своего сына. Кое-кто из доброжелателей Ромеша возражал против этого намерения, говоря, что девушка не очень-то красива.

— Ну для меня все это пустяки, — отвечал Броджмохан. — Человек ведь не