|
Читалка - Я вас жду
Цитата: Ваш комментарий:
Анонимная заметка
секунды, взгляд его потускнел.
— С вами нельзя не согласиться, — ответил он, вздохнув. — Обстоятельства сложились так, что… — Доброе утро, Галина Платоновна! — рванулся вперёд Руслан. — Доброе утро. Окно первого этажа, через которое Лидия Гавриловна подавала в прошлый раз рюкзак, так же распахнуто, но сейчас из него никто не выглядывает. Оно затянуто занавесом, который раскачивается от бензиново-пыльных воздушных волн. — Папа с бабушкой? — спрашиваю шёпотом, чтобы внутри, не дай бог, не услышали моего голоса. — М-м. — Руслан, что за новость — «м-м»? Ты что, немой? — Вы тоже… Правильно подметил, бесёнок. — Отучиваюсь. — Спорим, кто скорее, спорим? На пляже занимаем прежнее место невдалеке от пешеходного моста. Здесь людей меньше, есть деревья, под тенью которых можно спрятаться, когда жгучее солнце в зените. Меня беспокоят солнечные ожоги на спине мальчика. Совесть мучит, что не предупредила их, но голос у меня ровный: — Тебе крепко попало за то, что спину спалил? Бабушка, наверное… — Хм, — усмехается Руслан. — Она не знает. — А папа? — Он — да. Спиртом смазал, чтобы по болело. — Жаловался? — Он сам догадался, сам! Слышит, кручусь, порчусь — подходит, говорит: «А ну-ка покажи, что там у тебя?» Меня поругал немножечко, а вас — нет. Только спросил, не скучно ли было нам. — И что ты ответил? — Смешно стало, рассмеялся я. С Галиной Платоновной, говорю, папа, не соскучишься. Она вроде товарищ, мальчик какой-то, а не учительница. — Руслан спохватывается, не задел ли меня. — Плохо сказал? Обиделись? — Чего ради? — удивляюсь. Встаю. Встаёт и мои подопечный. — Послушай, Руслан, говори мне «ты». Мальчик склонив голову на плечо, рассматривает меня настороженно и с хитрецой: не верит в искренность предложения. Допрыгалась! Попала впросак, а отступать нельзя, поздно. — Не хочешь? Это почему же? — Мне-то что! Вам перед другими будет неудобно. — Ну вот ещё! — смеюсь. — Мы с тобой брат и сестра… Чем плохо ? Смахиваем друг на друга. Разве что глаза у нас разные: у тебя чёрные, у меня — зеленоватые. Зато носы — две капли воды…
— Веснушки тоже разные, — перебивает Руслан. Отмахиваюсь: — Велика печаль! Нельзя же, чтобы всё точь-в-точь было. Мальчик изучает меня с ног до головы, будто впервые видит. — Глаза у вас тоже вроде с веснушками. — Правда? Возможно, — соглашаюсь и протягиваю ему руку. Он её жмёт что есть силы. — Значит, на том и порешили — «ты»? — По-жа-луй-ста, мне-то что. Бредём по шумному берегу вдоль реки. У резкого поворота, где пляжников раз-два и обчёлся, выкрикиваю: «Вдогонку!» и делаю стремительный рывок. Маленький Багмут — за мной. «Перегоню! Перегоню!», — слышу его задорный голос. — Быстрее, быстрее! — подгоняю его. — Вы… ты, наверное, перворазрядница, да? — Не болтай, беги, живее! Руслан отстаёт. На ходу делаю кувырок, ещё один, чтобы дать ему возможность меня догнать, и тут же ловлю себя на том, что поступила опрометчиво: Руслан может воспринять это за бахвальство. Детям, особенно мальчишкам-сорванцам, далеко не безразлично, когда кто-то знает больше, делает что-то лучше, чем они. Только наставнику своему они такое прощают. Более того, его авторитет неизмеримо возрастает. А вот Руслан — другой, душа у него ранимая. Ему в детсадике, затем в школе, во дворе, везде и всюду напоминали, напоминают: «Твоя мать солистка оперного театра, а ты — хулиган», «Твой отец — профессор, доктор наук, а ты — двоечник», «Твоя тётя — знаменитость, а ты — лентяй…» Вокруг столпы, один Руслан букашка. Разве ему не обидно? Ему противна жалкая незаметная роль, и он стремится тоже чем-то выделяться. Неважно, чем. Лишь бы сделаться заметным, лишь бы о нём заговорили, его устраивает и слава Герострата. Притворяюсь сильно уставшей, тяжело дышу. Руслан меня перегоняет, бежит, оглядываясь назад. У него счастливое, ликующее лицо. Возвращаемся на Куйбышева, 28. Уже сумерки, а улица по-прежнему шумит, неистовствует. Никак не привыкну к городской сутолоке. Я оглушена непрестанным грохотом, скрежетом, голова кружится от снующих туда-обратно людей, автомобилей, троллейбусов.
— Руслан, громче, ничего не слышу, — то и дело обращаюсь к пареньку, рассказывающему о том, как ему нравится стоять в тихую погоду у моря и наблюдать за горизонтом, где далеко-далеко плывёт, похожее издали на игрушечное, судно. — Галина Платоновна, у каких морей отдыхали? — задаёт он вдруг вопрос. — У никаких. — Как так? — останавливается Руслан. — Не была, и всё. А ты в каких сёлах побывал? — спрашиваю в свою очередь. — Проезжал только мимо поездом, самолётом пролетал. А с неба здорово интересно — кубики вроде какие-то, а леса — щёточки… Вспоминаю слова Максима Тимофеевича Шамо: «Тут цветы — в вазах, хлеб — на полках, молоко — в бутылках с фольговыми крышечками, картофель — в сетках…» Всюду побывал сынишка доктора наук и знаменитой певицы — у морей, в горах, на просторных площадях городов, летал на авиалайнерах, плыл на комфортабельных теплоходах, а сёла видел лишь из окон и иллюминаторов. — Пожил бы немного в селе, так понял бы, что интереснее не сверху и не мимо, — замечаю. — Руслан, ты бы хотел поехать со мной в Сулумиевку? — А возьмёте? — С удовольствием, если тебе разрешат. Побудешь с месяц, с деревенскими мальчишками познакомишься. Поле, лес, речка… Уверена, скучать не придётся. Руслан хватает меня за руки. — Идём к нам. — Не могу, неудобно. Да и заниматься мне надо. — Ну, пожалуйста, пожалуйста, — умоляет меня мальчик и смотрит почему-то вверх. Из окна выглядывает Трофим Иларионович. Он, видимо, уже тревожится за сына. — Добрый вечер, Галина Платоновна. Почему бы вам действительно не зайти? Стою в нерешительности, в растерянности. Не знаю, как быть: удобно ли, да ещё в таком наряде? — Одну минуту, — произносит Багмут и исчезает. Как быть? Положеньице хуже некуда! Профессор уже стоит подле меня. — Разрешите, — снимает он с моего плеча сумку. Руслан открывает нам дверь |